Пропаданец

Обедали вместе, за маленьким столом. Я только притащил из хлева колченогий табурет. Скотников не заботило соседство со мною: к резким запахам они привычны. Старший, Банни, шлепнул «простака Сундаго» по больному плечу:

– Умница, парень! Мускулы, а! Работящий! Скажу Бизли, чтобы определил тебя к нам на все время!

После этого очень пристойный обед, состоявший из грибного супа, печеной рыбы и отварного картофеля, не полез мне в горло.

Броситься перед Вандорой на колени, что ли? Авось да простит? М-да, навсегда зарекаюсь дразнить дамочек, особенно тех, кто имел на меня виды, но остался с носом.

– Му-у-у-у!

Нарубить капусты, смешать с морковью, разложить по кормушкам. Убрать очередное «плюх-плюх», разбросать солому. Перевернуть часы, подкрутить лебедку, качнуть насос… Я до того замотался, что думать забыл про свои немочи. В редкие минуты отдыха я пристраивался у люка на табурете, не решаясь сбросить ботинки. Ноги распухли в этих колодках. И ничего не поделать: не выгребать же навоз босиком!

Я сидел, втягивал свежий воздух и по вымени ближайшей коровы прикидывал, сколько осталось до вечерней дойки. Удивительно, как коровы в таком… положении умудряются давать молоко. Может, имперский маг их слегка причаровал?

К вечеру пал туман, голубовато-серый, неплотный. Скотники, отчего-то сверх меры разволновавшиеся, зажгли в хлеву тусклые лампы и еще раз наказали мне никуда до конца смены не отлучаться. У меня заломило спину, а раненая рука налилась тягучей болью. Ухаживать за корабельными буренками оказалось трудней, чем орудовать тяжелым веслом.

Волоча к люку очередную порцию навоза, я вдруг услышал, как где-то – то ли наверху, то ли вовсе со стороны моря – пропела сигнальная труба. Затем донеслись звуки, похожие на частое пыхтение какого-то большого животного. Думая, что к борту «Благодати» приблизился кит, я вытряхнул навоз в море и посмотрел наружу:

– Terdamo marango! Ishvariz ray! Идиот!

В двадцати футах ниже на узкой палубе странного суденышка, выкрашенного в голубой цвет, подняв к небу крапчатое от навоза лицо, бушевал смуглый горбоносый человек с длинной раздвоенной бородой. Он грозил кулаками и подпрыгивал. Второй, ростом поменьше, в белой с навозными пятнами сорочке, казался спокойней: стряхнув со светлых волос часть «подарка», он перехватил управление (рулевое колесо казалось маленьким, словно игрушечным), быстро взглянул на меня и отвернулся.

Это был Тендал.

Сердце мое ушло в пятки.

А горбоносый, похожий на индийца, продолжал исторгать дифирамбы и плеваться.

Я дернул рукой, обрушив на палубу лодочки остатки навоза.

Проклятый день, снова неудачи! Да еще какие!!! Я спешно скроил физиономию Судаго.

Узнал ли меня Тендал, мельком глянув на лицо? Все-таки сумерки, туман, да и времени прошло, с того момента, как мы видались в последний раз, изрядно.

– Мерзавец!

Я не удержался и высунулся из люка. Надо же что-то ответить людям, так сказать, оправдаться?

– До свидания!..

Горбоносый взвыл:

– Говоновоз! Ты еще издеваешься?

– Ох, извинения! Моя… не видать… Ой, моя дурень! Ой, моя просить прощения за ваша беда!

– Я вытащу твои глаза через рот!

Я испуганно стиснул зубы. Взгляд чернявого обещал многие беды.

Тендал снова мельком глянул на меня (о, я уже был в личине Сундаго) и что-то отрывисто сказал бородачу. Из носовых кают высыпало еще несколько человек, впереди был рыжеволосый паренек с тонкой, будто кукольной шпажкой в правой руке. Тендал отмахнулся, крикнул непонятное. Все подняли головы, провожая меня взглядами. Я смотрел на них, чувствуя, как краснеют уши. Увидел, как вразвалочку из каюты выбрался Борго – личный телохранитель принца, существо, к людской породе имеющее весьма отдаленное отношение: что-то вроде неандертальца-альбиноса или йети. Двухметровый детина, покрытый грязно-белой косматой шерстью, с лохматой же мордой, на которой рубинами сверкали весьма недобрые глазки. В одежде он не нуждался, а его срамные части были скрыты под капитальным мехом: эдакий Чубакка, осветленный пергидролем.

Борго воззрился на меня и рыкнул, затем подпрыгнул, так что весь кораблик сотрясся.

Тендал окриком призвал йети к спокойствию, но Борго, как бойцовский пес, подергивал головой и смотрел на меня, будто хотел вцепиться в глотку.

То есть – почему будто? Хотел, еще как хотел – я ведь обидел, пускай и не нарочно, его обожаемого господина!

Я видел его при дворе Барнаха и помнил, что от парня просто-таки веяло страшной физической мощью. Своими кочерыжками Борго мог дробить камни. На арвесте он знал буквально три десятка слов, и я сильно подозревал, что его народ вообще обходится минимальным набором слов, однако был глубоко предан Тендалу. Сейчас Борго решил, что коровий навоз (напомню не знающим, что под навозом понимается коровье дерьмо, смешанное с соломой), сброшенный мною, каким-то образом задел честь и достоинство наследного принца, – и оттого был близок к неистовству. Тендалу потребовалось еще раз жестко прикрикнуть на своего любимца.