Пропащий

Из той картины, что по кусочкам воссоздал доктор Линн, получалось, что Юджи потянул мышцы паха – этим часто страдают спортсмены и пожилые люди. Любая попытка двинуть ногой вызывала у него сильнейшую боль, но нога, кажется, не была сломана. Если бы она была сломана, боль не отпускала бы и в состоянии покоя. На тот момент физическое взаимодействие, которое имело место в наших с Юджи отношениях, как раз играло на руку. Оно словно специально существовало для того, чтобы подготовить меня для выполнения этой задачи. О больнице и речи не могло быть: он бы никогда не позволил медицинским технологиям вмешаться в деятельность его тела. Ни за что. К тому времени Йогиня стала такой переменчивой, что я каждый день переживал серьезные потрясения. Мы могли пойти на прогулку, замечательно болтать, и вдруг она, как гром среди ясного неба, неожиданно говорила что-то такое жестокое или низкое, что меня начинало тошнить. Почему у нас было все так тяжело? С течением времени ситуация становилась все более кривой и сложной. Я звонил друзьям в Штаты, пытаясь разобраться, что мне делать. Уехать? Остаться? Я мечтал о том, чтобы на какое-то время сбежать в Непал. Или в Орегон. Я не был ни там, ни там. В любом месте трава мне казалась зеленее, чем в долине Саанена. Самое мучительное в наших отношениях было то, что когда я отдалялся, она приближалась, когда я приближался, она отдалялась. Этот маневр мне был слишком хорошо известен – я сам практиковал его всю жизнь.

Теперь же, в связи со сложившейся ситуацией, я снова оказался в самой гуще событий. На этот раз он, кажется, действительно нуждался во мне. Конечно, если бы не было меня, кто-то другой выполнял бы мои функции.

Когда «медицинская конференция» была закончена, всем остальным было разрешено прийти. Очень скоро крошечная квартирка заполнилась людьми, а также мухами, налетевшими с навозной кучи, наваленной на скотном дворе по соседству. Мухи роились и вынуждали людей постоянно отмахиваться или прихлопывать их. Юджи никогда не бил мух. Одно дело призывать Джорджа Буша стереть человечество с лица земли, и совсем другое дело мухи, тараканы, клопы и комары. Он кричал на мух, обзывал их: «Эй, ублюдок! Что тебе надо?», махал на них рукой, ругался на них: «Эй! Иди отсюда!» Но если кто-нибудь хотел прибить муху, он напоминал: «У них точно такое же право быть здесь, как и у вас».

Очень скоро в комнате стало не продохнуть от мух и людей. Он снова взялся за свое, магазин открылся:

– Если я никогда больше не встану с этого кресла – мне плевать! Думаете, мне не плевать? Мне никогда не бывает скучно. Если вам скучно, можете уйти в любой момент.

Он поддразнивал людей, беспокоившихся о его здоровье. Народ нервничал, рассуждал о том, что произошло и как скоро он сможет поправиться. Это то? На главный вопрос, сможет или не сможет он ходить, ни у кого не было ответа. Вне дома интенсивно обсуждались варианты возможной помощи. А он сидел в комнате, посреди бури, и подшучивал над своей ситуацией. Моя работа на тот момент заключалась в том, чтобы подтягивать его на кресле вверх: его шелковая пижама была настолько скользкой, что он то и дело съезжал, и мне приходилось приподнимать его каждые несколько минут. Я занял позицию за креслом.

– Эй! Ублюдок! Подтяни меня!

Когда я наклонился, он шлепнул меня по голове:

– Ты плохой!

Эта канитель продолжалась до тех пор, пока были зрители. Он бил и щипал меня везде, где только мог достать. Я несколько занервничал, когда он плеснул в меня водой, в то время как я сидел рядом с телевизионным кабелем и лампой. Несмотря на жару и духоту в комнате, он не позволял включать вентиляторы.

– Тело не заботят жара и холод. Вы все – умственно больные люди.

Его тело было всегда прохладным.

Как только выдался шанс, я поговорил с доктором Линном за пределами квартиры. Он сказал, что восстановление может занять месяцы. Практически любое движение ногой грозило ему обмороком. Мысль о том, что я застрял там на неопределенный период, не прибавила мне оптимизма. Получалось, что я был привязан к нему весь день: мне нужно было то отвести его в туалет, то одеть, то подтянуть в кресле – и так без конца. Я оказался в неловком положении, так глубоко вторгшись в его частную жизнь. Единственное, что мне оставалось, – играть роль робота.

В то утро он сказал:

– Я снова начал думать так, как раньше – до «катастрофы». Я снова думал, как вы, люди. Я думал о том, что делать с деньгами на моих счетах. Я не хочу, чтобы они достались банку. Я собираюсь написать завещание.