Пропащий

Находиться с ним в его комнате ночью было очень странно. Первые несколько ночей я практически не спал, переживая, что он может забыть о своей травме и попытается встать. Когда я смотрел на него, лежащего на диване, освещенного неярким голубым светом фонарика, с отбрасываемой им тенью на стене, происходящее казалось мне сном. Я вспомнил, как менее двух лет назад, во время моего первого визита к нему, я подумывал о том, чтобы предложить ему фотографировать его в течение двадцати четырех часов в сутки. Мне хотелось создать документальный фильм о ежедневной жизни такого человека, как он, но тогда я посчитал, что это будет слишком большим вторжением в его личное пространство. Мог ли я когда-либо представить, что мне придется еженощно заботиться о всех возможных физических проявлениях его тела? Иногда я жалел о том, что у меня не было с собой фотоаппарата, но потом я отбрасывал эту идею как неуместную.

Утром первого дня он собственноручно приготовил мне кофе – по его просьбе я принес все ингредиенты: растворимый кофе, естественно, много сахара и сливки. Сидя в своем полосатом кресле перед столом, он, как алхимик, смешивал все составляющие, пока я наблюдал за ним. Он заставил меня выпить его до того, как начал завтракать сам. Кофе был крепким и очень сладким. После этого я всегда готовил себе кофе сам, а он каждый раз контролировал, чтобы я выпивал его до того, как подам ему его овсянку.

– Вы уже выпили свой кофе, сэр? – спрашивал он, вежливый, как дворецкий.

Несмотря на то что я годами готовил себе овсянку, у меня никак не получалось нормально сварить ее для Юджи: она получалась то слишком густой, то слишком жидкой. Он ни разу не жаловался. В любом случае он ее ел, а вскоре его рвало.

Он был очень аккуратным, все вещи располагались ровненько, под прямым углом: ковры, простыни, салфетки. «Эзотерическая тренировка, сэр!» – вежливо говорил он мне, прося поправить край ковра. Вставая ночью в туалет, он всегда поправлял салфетки на прикроватном столике – точно как военный. Я знал, что в первые дни заправлял кровать отнюдь не идеально, но я делал, что мог, и шел дальше. Я пытался быть незаметным.

На пятницу, через две недели после того, как Юджи упал, у Йогини была запланирована поездка к отцу на пару недель. Ей не хотелось оставлять Юджи в такой момент, но делать было нечего. Он спрашивал меня: «Зачем она проводит свою жизнь здесь?» и добавлял: «Она богатая и симпатичная». При этом каждый раз, когда она собиралась уезжать, он интересовался причиной отъезда. Она приносила мне завтраки и бутерброды на обед. Я постоянно находился при нем из соображений, что ему может понадобиться моя помощь, чтобы сходить в туалет. Единственное, ради чего я ненадолго покидал его квартиру и уезжал домой, – чтобы принять душ. И каждый раз он мне говорил, что принимать душ нет никакой необходимости: «Ты убиваешь тысячи микроорганизмов всякий раз, когда моешься!»

Слава богу, Нью-Йоркерша предоставила свою машину в мое распоряжение, так что я мог быстро гонять туда-обратно. Уже просто выбраться и вдохнуть свежего воздуха было для меня удовольствием. Даже если это происходило на большой скорости. На всякий случай у меня всегда с собой был телефон. Обычно он звонил в тот момент, когда я стоял под душем: «Где ты?» Юджи срочно требовалось в туалет по-большому. К тому времени, когда я приезжал, он уже не хотел.

Однажды, в самый разгар лета, я насчитал в крохотной «пещере» Юджи 35 человек. В комнате была просто сауна. Когда он стал способен сам подтягиваться в кресле, я перешел в другую часть комнаты и вернулся к вынужденной писанине и рисованию, пока он правил балом.

– Только у воров есть собственность! – кричал он, когда народ работал над его завещанием. Затем он закричал девочкам через всю комнату:

– Эй, девчушки! Что вы делаете с деньгами?

– Мы делаем им пуджу, Юджи! – сострила Шилпа.

– Нет, не делайте эту грязную пуджу! – Юджи был против любых духовных ритуалов, даже если они имели отношение к деньгам.

Что касалось потребностей его тела, то о них приходилось заботиться нам, поскольку он о них не думал. Если в комнате находились люди, он никогда не говорил мне, что хочет в туалет. Пару раз после ухода посетителей оказывалось, что он уже какое-то время терпел. Его самоотверженность была абсолютной, при этом он никогда этого не признавал.

– Вы думаете, я добрый милый Иисус? Я не хороший парень!

Он часто повторял эти слова, но его действия говорили об обратном: он служил приходившим к нему людям с утра до вечера каждый день. Он только этим и занимался.

Как-то приехала очень красивая женщина экзотической внешности со своим другом. Они только что вернулись с культового джазового фестиваля в Монтре. Ее друг спросил Юджи, любит ли он джаз.

– Терпеть не могу слушать это дерьмо.

После того как они ушли, Юджи сказал:

– Я сразу могу определить, насколько богат человек.

Затем он посмотрел на меня:

– Вот по твоему лицу я вижу, что ты ублюдок без гроша в кармане.

Это было более чем правдой. «Нет денег – нет сладкой любви».

Он был в исключительно хорошем настроении.