Читаем Пропасть полностью

А потом, дорвавшийся до власти Горбачёв устроил "антиалкогольную компанию". Началась широкомасштабная вырубка виноградников. То есть — уничтожалась основа благосостояния многих кавказцев. Тут уже ворчание на власть, превратилось в рычание — особенно когда подмечено было слабоволие Горбачёва. Дав свободу словоблудию, он не дал больше народу ничего. А от слов, рано или поздно, начинают переходить к делам. Если этого не делает власть — значит за это берётся кто-то иной. Вчерашние воры и шулера, стали переходить к новой забаве — политике. Не привыкшая трудиться и оказавшаяся вдруг на мели, кавказская молодёжь занялась грабежами. Но грабить своих там не принято, поэтому взялись за иноплеменников. Для самооправдания, в таких случаях всегда можно привести кучу "исторических свидетельств" того, что чужаки — настоящие исчадия ада, съевшие весь хлеб и выпившие всю воду из крана. А чтобы Москва не докучала своим вмешательством в местные разборки, нужно от неё отделиться, хапнуть побольше суверенитета — да погромче жаловаться "международной общественности", на угнетение со стороны подлых русских оккупантов…

Я прикатил на Кавказ именно тогда, когда, после долгих тренировок, туземцы научились выговаривать слово "оккупант" — пока, правда, лишь шёпотом и с оглядкой. Конечно, Кавказ — большой и разный, где-то ситуация была получше, где-то потяжелее. Но тем не менее, было заметно, что дело клонится к чему-то нехорошему. Даже в казачьих регионах — на Дону и на Кубани, вдруг начали усиленно вспоминать о "коммунистическом геноциде" и "расказачивании" в годы Гражданской войны, скромно умалчивая о зверствах казаков, воевавших на стороне Деникина. Несмотря на мои 19 лет, я уловил кое-что, буквально витающее в воздухе и понял, что отсюда нужно уносить ноги — причём, не только таким неприкаянным беглецам как я. Невольно приходило в голову, что местным русским пора задуматься о переезде в собственно Россию — не цепляясь с излишним усердием за своё барахло.

Ясно стало, что бросок на Кавказ был ошибкой.

Понял и то (хотя должен был понимать изначально, но 19 лет — это 19 лет), что человек без документов, денег и связей, имеет очень мало шансов где-то нормально пристроиться. Зато запросто может попасть в натуральное рабство. Поэтому я уже не особо стремился куда-то "забуриться". У меня родилась идея — вообще покинуть Советский Союз. Была бы рядом Сибирь, можно было бы уйти в тайгу. Лес всегда укроет и прокормит. И людей в нём ютится немало — от бичей до староверов. Но Сибирь была далеко. А у меня — никаких документов и почти никаких денег. Поэтому, с великим сожалением, мысль о Сибири была почти отброшена. И я до сих пор не уверен, что поступил правильно, не рискнув прорываться на восток. Как раз ведь стояло лето. Географию я знаю неплохо. Товарняки идут везде, где есть железные дороги (тем более тогда — страна ещё не была разделена). По ночам можно было бы набирать воду и промышлять еду на случайных остановках. Конечно — лес начинается уже на Урале, это гораздо ближе чем Сибирь. Но, во-первых, Урал — очень уж освоенный регион, это только кажется что леса там безбрежные. Во-вторых, Урал — это лагерный край. Там — зона на зоне, зоной погоняет. С зон (в том числе и в тайгу) бегут зэки (да и солдаты тоже — зачастую с оружием), их ищут поисковые группы с собаками. А Западная Сибирь — в основном степной край (по крайней мере те её районы, которые лежат вдоль Транссиба). Настоящая тайга начинается, примерно от станции, которая так и называется — "Тайга" (между Новосибирском и Красноярском, именно от неё отходит ветка на Томск).

И хотя последствия рывка в Сибирь были бы труднопредсказуемы, много раз потом упрекал себя — ну почему, почему я, коренной дальневосточник, стал плутать по этому грёбаному Западу?! Понадеялся не на свои силы и тайгу, а на людей и слепую удачу…

Не хотел бы обидеть жителей западных регионов России, но в отличие от них, у сибиряков и дальневосточников есть какое-то особое презрение к расстояниям. 1000 километров для сибиряка — это не очень далеко. И мне сегодня искренне жаль, что в определённую, во многом решающую минуту своей жизни, я проявил малодушие, спасовал перед расстоянием.

<p>8</p>

В общем, решил пробираться в Прибалтику. С одной стороны — если где-то в СССР и можно было пристроиться человеку в моём положении, так это в регионах, где советскую власть откровенно недолюбливали. По тогдашним моим представлениям, Прибалтика, в этом плане, была местом подходящим. При том, в ней не могло быть кавказского хаоса и бардака. Не те люди, не тот национальный характер (как сказали бы сейчас — менталитет). С другой стороны — из Прибалтики можно попытаться уйти в Швецию по Балтийскому морю.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 мифов о Берии. Вдохновитель репрессий или талантливый организатор? 1917-1941
100 мифов о Берии. Вдохновитель репрессий или талантливый организатор? 1917-1941

Само имя — БЕРИЯ — до сих пор воспринимается в общественном сознании России как особый символ-синоним жестокого, кровавого монстра, только и способного что на самые злодейские преступления. Все убеждены в том, что это был только кровавый палач и злобный интриган, нанесший колоссальный ущерб СССР. Но так ли это? Насколько обоснованна такая, фактически монопольно господствующая в общественном сознании точка зрения? Как сложился столь негативный образ человека, который всю свою сознательную жизнь посвятил созданию и укреплению СССР, результатами деятельности которого Россия пользуется до сих пор?Ответы на эти и многие другие вопросы, связанные с жизнью и деятельностью Лаврентия Павловича Берии, читатели найдут в состоящем из двух книг новом проекте известного историка Арсена Мартиросяна — «100 мифов о Берии».В первой книге охватывается период жизни и деятельности Л.П. Берии с 1917 по 1941 год, во второй книге «От славы к проклятиям» — с 22 июня 1941 года по 26 июня 1953 года.

Арсен Беникович Мартиросян

Биографии и Мемуары / Политика / Образование и наука / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное