Пропасть Искупления

В ответ – смешок, будто собеседник потряс охапку сухого тростника.

– Может, я и свихнулся, зато у меня есть кое-что, очень нужное тебе. Ну что, заключим сделку? У тебя ровно шестьдесят минут, и время пошло. Через час корабль должен лежать в фиксаторе. Я уже рассчитал посадочную траекторию с учетом наименьшей горизонтальной нагрузки на корпус; настоятельно рекомендую двигаться по ней, чтобы минимизировать ущерб. Хочешь ее увидеть?

– Ну а почему бы и…

Не успел Скорпион договорить, как последовал рывок – корабль сходил с орбиты. Остальные начальники схватились за стол, чтобы удержаться на своих местах. Сверток с медицинскими инструментами соскользнул на пол. Стоны и вздохи «Ностальгии» напоминали скрип высокого старого дерева в бурю.

Они пошли на посадку. Капитан уже все решил.

Скорпион прорычал в браслет:

– Куэйхи, слушай меня! Будь по-твоему, мы уже идем вниз. Но взамен ты должен сделать кое-что для меня.

– Девушку получишь, когда корабль закончит свою работу.

– Я не прошу отдать ее прямо сейчас. Я прошу о другом: останови собор. Не пытайся пройти по мосту.

– Да я бы не против, – шепнул браслет. – Честное слово, остановил бы с радостью. Но боюсь, это уже невозможно.

В недрах орудия класса «Ад» каскады реакций преодолели порог необратимости. Там шли диковинные физические процессы, и это напоминало кипение на медленном огне. Не существовало алгоритма, способного отключить пушку, предотвратить выстрел, гибельный для нее самой, а не только для цели. Завершены последние проверки систем, проделано целенаведение, рассчитана мощность выстрела. Спиральные процессы превратили почти невидимую крупицу чистой энергии в искру, та разрослась до размеров бусины. Шаровая молния продолжала разбухать, одну за другой поглощая удерживающие оболочки. Микроскопические датчики, расположенные вблизи расширяющейся сферы, регистрировали шквальные, массовые рождения частиц. Пространство и время морщились и скручивались, точно фольга вблизи огня. Сфера поглотила последнюю оболочку, но не прекратила расти. Орудие чувствовало, как энергия пожирает его изнутри, и при этом испытывало нечто сродни страху и воодушевлению.

В последние мгновения своего бытия пушка реорганизовала функции примыкающего к сфере объема, впечатала управляющее им сознание в периферийные слои. По-прежнему шар увеличивался, но он уже начал деформироваться, удлиняться в точном соответствии с программой. Из него рос конус аннигилирующей силы, похожий на старинный корабельный таран; этот шип пробивался через брошенные слои механической защиты. Вот кончик шипа вынырнул из орудийной брони, направляясь в сторону Халдоры.

Расширяющаяся сфера уже поглотила восемьдесят процентов объема пушки. К поверхности газового гиганта побежали ударные волны. Орудию оставалось существовать наносекунды; потом от него останется только сияющее облако, образовавшееся на конце острого выступа.

Процессы подготовки к выстрелу, во всяком случае зримые, подошли к концу. Орудие начало избавляться от высших разумных функций, отбрасывать в стороны свои части. И действовало оно не абы как, а разборчиво – до последнего старалось сохранить крупицы сознания. Ему уже не надо принимать решения, осталось только ждать поражения цели. Как только пушка узнает результат своего залпа, она исчезнет полностью.

Девяносто пять процентов орудия уже обратились в бесформенный сгусток фотонно-лептонного адского пламени. Мыслительные системы растеклись в тончайший слой на внутренней поверхности орудийной брони, и он уже рушился под ударной волной взрыва. Интеллект машины скатился на самую низкую ступеньку когнитивной лестницы, от него осталось лишь упрямое микробье чувство собственного существования да понимание того факта, что должна быть выполнена некая задача. Свет пронзил последние миллиметры наружной брони. К этому моменту с Халдоры поступил первый визуальный ответ. Камеры на оболочке орудия зарегистрировали изменения и донесли их до стремительно коллапсирующего рассудка, до жалкого огарка сильного и грозного машинного разума.

Луч коснулся поверхности планеты. И с ней что-то случилось – от точки попадания разбежалась рябь дисторсии.

Разум съежился и исчез из бытия. Последнее, что он позволил себе, – это слабый трепет самодовольства: все сделано как надо.

В глубине «Пресвятой Морвенны», в огромном зале машинного отделения, почти одновременно произошло несколько событий. Узкие бесцветные, лишенные украшений окна над герметичными муфтами озарили все помещение, пропустив в него свет забортной вспышки. Глаур, начальник смены, заморгал – узлы механизмов застыли на его сетчатке розово-зелеными силуэтами. А когда зрение восстановилось, он увидел, что движение сцепных дышл, клапанов, компенсаторов утратило безупречную слаженность часового механизма. Хуже того, было ужасающее предчувствие, что техника сейчас пойдет вразнос и искореженный металл перемешается с кровавым мясом.