Пропасть смотрит в тебя

…Корова чудная плыла
Над домом улица была
И друг мелькая на песке
Ходил по комнатам в носке
Вертя как фокусник рукой
То левой, а потом другой…

Д. Хармс. Странные стихи.

Мужчина, потерявший память… Читатель, наверное, помнит, что теперь его зовут Глеб. Представьте себе: рассвет, сероватая мгла за окном, через зазоры в окне задувает легкий свежий сквознячок, пахнущий озоном. Похрапывает Борис, иногда взвизгивает во сне Витязь. Глеб смотрит на окно и в который раз пытается вспомнить, кто он. Всякий человек помнит про себя, а тут… как это сказал Борис? Табула раса. Ничего. Нулевой цикл. Обрывки куцых мыслей… картинок! Неясные, вспыхивающие и исчезающие кадры бессвязного кино. Женщина… внимательный взгляд, улыбка, сверкают зубы, солнце… тепло и радость. Взгляд… оценивающий, прикидывающий, острый… Блестящая хромированная кофеварка… белая мебель, желто-зеленая майолика на стенах… запах хорошего кофе! Он невольно сглотнул… Балкон! Крыши! Много крыш… Громадный кожаный диван… письменный стол, компьютер! Экран с картинкой… горы, заснеженные вершины… Имя женщины… приятное слуху, теплое… его женщина? Жена? Подруга? Изгиб, тяжесть тела… длинные светлые волосы… запах! Запах ее волос… длинные пальцы, серебряные ногти… кольца. И смех! Сверкание смеха… секунда всего! Он пытается задержать картинку с улыбкой женщины, но все мелькает вспышками, миг – и ускользнуло! Удивительно, кино немое, и вдруг смех. Звук… Чей-то голос, монотонный, негромкий… похоже, немолодая женщина… мать? Слов не разобрать. И снова немое кино…

Он сжимает кулаки, стискивает зубы, ему хочется кричать от беспомощности! Биться головой в стенку, крушить мебель и швырять на пол посуду! У него отняли его жизнь, смыслы, друзей, родных… все! Он даже не знает, как его зовут! Борис говорит: ничего не исчезло, все там, внутри, нужно только достать… Он чувствует, как стало холодно вискам, и понимает, что плачет. Слезы скатываются и пропадают в волосах, отросших, длинных, чужих. Он чувствует отчаяние – ему кажется, что ничего уже не вернется. Каждую ночь он понимает это так ясно, так бесповоротно… А днем возвращается надежда.

Борис, как и обещал, привел его в тот подвал… какой-то заброшенный нечистый дом, кучи мусора, хромая деревянная лежанка. Запах сырости, разора и запустения. Витязь обшарил углы, не нашел опасности, сел и уставился на них выжидающе.

– Ну что, Глебушка? – спрашивал Борис, испытующе вглядываясь ему в лицо. – Хоть что-то? Они привезли тебя на машине, я слышал звук двигателя, когда они ушли. Тащили… не помнишь? Как душили, тоже не помнишь? Раздевали? Душегубы чертовы! – закричал он в сердцах.

Ответило ему невнятное эхо, прятавшееся по углам, да потревоженный Витязь залаял, вскочив.

Глеб всматривался в лежанку, в кучи битого кирпича и стекла так пристально, словно пытался отыскать в них смысл и причину; ежился от холода и сырости. Кружилась голова, колотилось сердце, ком в горле мешал дышать…

– Ну ничего, – утешал Борис. – Еще не вечер, нам спешить некуда. Люди вон в коме лежат по нескольку лет, а тебе еще повезло, руки-ноги целы, голова на месте. Не пропадем! Весна ранняя, скоро все зацветет… в садике нарциссы вылезли! Пошли отсюда, Глебушка, как-то здесь неуютно… аж мороз по коже. Знаешь, в чем высшая жизненная философия? – Не дождавшись ответа, он ответил себе сам: – Принять то, что не можешь изменить. Тебе, можно сказать, повезло, скажешь, нет? Жизнь сама по себе сокровище, даже без памяти.

– Повезло, – согласился Глеб. – Спасибо.

На том попытки пробудить и растормошить уснувшую память закончились. Глеб учился жить без памяти, принимая то, что нельзя исправить или изменить. Правда, получалось не очень. Он всматривался в себя в кривое, треснувшее зеркало и не узнавал. На него смотрел незнакомый бородатый мужчина с длинными рыжевато-русыми волосами, пытливым и настороженным взглядом, и Глеб спрашивал его: кто ты? Кто ты, черт подери! Ты это я? Отвечай! Русые волосы, рыжая борода, серо-зеленые глаза. Неизвестный…

– Сегодня, Глебушка, нанесем визит Галине, а то мы как-то поиздержались. Умывайся, чисти зубы, ты должен выглядеть на все сто, – сказал Борис в одно прекрасное весеннее утро. – Наденешь мой костюм, он почти новый.

– Твоя подруга? – спросил Глеб.