Пропавшая

Сам я не помню, каким папа был раньше. На фотках и на видео он просто мачо какой-то — мышцы, густые темные волосы. Тогда они еще не были, как сейчас, жидкими и седыми, да и улыбка была искренней, не натянутой. А сейчас папа совсем себя запустил.

— Психиатр мне объяснила, — начинает он, — что, находясь столько лет в темном замкнутом пространстве, человек рано или поздно оказывается на грани безумия. У него нарушается восприятие времени, сон. К тому же из-за невозможности видеть возникает сенсорная депривация, то есть когда на один из органов чувств прекращается внешнее воздействие. Это охренеть как уничтожает людей, Лео.

От неожиданности я застываю. Так грубо папа никогда не выражался.

— Друг Дилайлы был просто-напросто галлюцинацией, но для нее самой он был реальнее реального. Там, где жила твоя сестра, поговорить ей было не с кем и стояла кромешная тьма. Именно поэтому, Лео, без каких-либо раздражителей ее мозг, продолжая работать, в конце концов выдумал Гуса, который был для твоей сестры столь же реален, как ты для меня. Она не врала, а сама на все сто десять процентов верила, что Гус настоящий. Возможно, только он и помог ей пережить весь ужас.

Какой же я кретин! Обозвал тебя вруньей и шизиком…

И хотя извиняться папа не заставляет, я все-таки решаю попросить у тебя прощения.

Потом прошу папу принести наши семейные видеозаписи, мы с ним садимся смотреть, и хотя бы ненадолго, хотя бы на видео, ты — снова ты, а мама по-прежнему жива.

Мередит

Одиннадцать лет назад Май

Я так больше не могу. Джош чувствует, что со мной не всё в порядке, и постоянно расспрашивает. Бывает, подойдет сзади, пока я стою у плиты или раковины, начнет массировать плечи, а я вся сразу напрягусь. Не потому, что мне неприятны прикосновения Джоша, — с ним это никак не связано. Просто в моих мыслях одна только Шелби. Я с ней просыпаюсь, с ней засыпаю, если вообще удается заснуть. При воспоминании о том, как она, голая, лежит среди листьев, у меня мороз по коже. А рано или поздно до нее еще и животные доберутся… Если уже не добрались.

Джош то и дело задает вопросы вроде: «Милая, с тобой все хорошо?» или «О чем призадумалась?» — ведь прекрасно видит, что меня что-то беспокоит. Я скидываю его руки, отпираюсь, мол, все нормально. В ответ он говорит, что ему начинает надоедать это слово — «нормально». Напряжение между нами нарастает.

Беа приходит почти каждый день. Она тайком прокрадывается в те моменты, когда дома, кроме меня, никого, — хочет быть в курсе, куда и когда я хожу, следит за моей машиной на подъездной дорожке.

— Куда ты дела мою одежду? А одежду Шелби? — засыпаю я Беа вопросами. Паника не оставляет меня ни на минуту, дышать полной грудью невозможно — не хватает воздуха. Еще тяжелее от того, что приходится скрывать свое состояние от Джоша и остальных. Отпустить себя я могу только рядом с Беа.

Та, в отличие от меня, наоборот, всегда спокойна, говорит, что волноваться не о чем.

— Я все уладила, — пространно отвечает она насчет одежды.

Как именно уладила?

— Тебя не было сегодня на работе, — с осуждением произносит Беа. — У тебя на девять утра стояло занятие, я на сайте видела. Почему не пошла?

— Плохо себя чувствую.

И это даже не отговорка. Вина уничтожает не только морально, но и физически: голова болит, спина ноет, желудок в спазме, еще и мучают запоры. Сосредоточиться во время занятия совсем не получается, не говоря уже о том, чтобы обойтись без внезапно накрывающего приступа тошноты или желания разрыдаться. Круглыми сутками я размышляю о той ночи, сомневаюсь, верный ли выбор сделали мы с Беа, верный ли выбор сделала я. Я одержима всеми этими мыслями. Они роятся у меня в голове и не дают думать ни о чем, кроме как о той ночи. Я не сплю и почти не ем.

— Тебе нужно вести себя как обычно, Мередит. Как обычно, понимаешь?

Глубоко религиозным человеком меня назвать, наверное, сложно. На Пасху и Рождество мы с Джошем и детьми ходим в церковь, не более того. И тем не менее со вчерашнего вечера у меня в голове не перестают крутиться слова из Библии: «И истина сделает вас свободными». Так просто!.. Правда, зря я решаю поделиться своей мыслью с Беа.

— Мы убедим полицейских, что это была всего лишь случайность, что ты не специально сбила Шелби, — говорю я. — Столкновения было просто не избежать. Они поймут.

Беа округляет от изумления глаза.

— Ты совсем чокнулась, что ли? — взрывается она. — «Они поймут»?! Я ведь не жука раздавила, Мередит, а человека сбила! Мы сбили!

— Умоляю, Беа! Я не могу так больше жить!

— Другого выхода нет. Учись. — Тут она делает шаг ко мне. — Я была пьяна, Мередит. А ты дала мне сесть за руль, так что виновата не меньше меня. Если нас раскроют, ты, знаешь ли, тоже сядешь. Что, интересно, станет с Джошем и детьми, пока ты годами будешь гнить за решеткой?

Над этим я тоже успела поразмышлять, поэтому ответ у меня есть:

— В алкотестер дышать нас уже не заставят. Теперь ничего не докажешь, а если ты была трезвая, то и преступление считается менее тяжким.