Пропавшая

Беа проезжает улицу за улицей, сворачивает направо, потом налево, затем снова направо, явно не бесцельно — она что-то придумала. И вот наш город остается позади, за ним — еще один, и мы попадаем в третий, менее населенный, в котором промышленных зданий больше, чем жилых.

— Отвези меня домой, — упрашиваю я Беа. — Умоляю тебя, отвези! Мы обо всем забудем, клянусь. Я обещаю не идти в полицию. То, что случилось с Шелби, останется между нами.

— Заткнись, Мередит. Просто заткни свою пасть, будь добра, — резко и холодно произносит Беа.

Останавливаемся на парковке какого-то захудалого придорожного мотеля. Возле одноэтажного грязно-оранжевого здания стоят столики, автомат с напитками, мусорный бак. Подняв с коврика мою сумку, Беа говорит, что мне делать:

— Сейчас ты пойдешь туда и попросишь номер. На месяц. Заплатишь наличкой. — Она роется в моем кошельке, в своем, собирая деньги, а затем поворачивается назад и сует их мне в руку. — Зарегистрируешься, возьмешь ключ.

— А если не пойду? — спрашиваю я, хотя сама прекрасно видела, что Беа сделала с Шелби. Собственными глазами наблюдала, как она заметает следы, как лжет. В крайних обстоятельствах Беа способна на все что угодно.

— Ну ты же не хочешь, чтобы Дилайла пострадала?

Во мне тут же просыпается хрупкая надежда: Дилайла жива.

Если, конечно, Беа не врет.

Она выходит из машины. Засунув нож в задний карман джинсов и спрятав его под полу рубашки, открывает дверцу с моей стороны.

Встать получается не сразу — немного пошатывает, и в голове до сих пор стучит.

— Смотри не выкини какую-нибудь глупость, Мередит, я за тобой слежу. И не забывай: только я знаю, где Дилайла.

Я нервно сглатываю. Куда Беа спрятала Дилайлу? Так или иначе, если она жива, я просто обязана к ней вернуться. Надо делать все, как приказывает Беа, быть послушной — ради блага дочери.

Беа провожает меня на ресепшен, а сама встает подальше, чтобы камеры — если они тут есть — ее не засекли. Администратор берет у меня деньги и подает ключ. Ее беглого взгляда не хватает, чтобы заметить: мне нехорошо.

Мы с Беа входим в номер. Она требует запереть дверь, и я дрожащими руками ее запираю, потом велит включить свет и закрыть шторы. Сама почему-то ничего не трогает.

— Что ты хочешь со мной сделать, Беа?

Молчит.

Номер очень запущенный: ковровое покрытие в пятнах, штукатурка на стенах облупливается.

— Дилайла заболела, — начинаю я умоляюще, — ей нужны лекарства. Температура вот-вот опять поднимется, нужно будет дать жаропонижающее.

Никак не реагируя на мои слова, Беа приказывает:

— Возьми где-нибудь бумагу с ручкой.

Я без лишних вопросов начинаю шарить по ящикам, хотя в таких местечках, как этот мотель, вряд ли может где-то заваляться что бумага, что ручка. Тем не менее я нахожу старый телефонный справочник и вырываю оттуда страницу. Ручку дает Беа, предварительно вытерев ее о рукав.

— Пиши, — говорит Беа. — «С Дилайлой все хорошо, она в безопасности».

Я поднимаю на нее недоуменный взгляд.

— Пиши-пиши! «С Дилайлой все хорошо, она в безопасности».

Я медлю. Зачем такое писать? Тогда Беа достает из кармана нож и грозит им:

— Я не шучу, Мередит! Пиши, что тебе говорят. Если сделаешь все как надо, я привезу сюда Дилайлу. Но сначала напиши.

— Ладно, — нехотя соглашаюсь я и записываю под диктовку слова Беа — во‐первых, из-за обещания вернуть Дилайлу, а во‐вторых, из-за ножа, приставленного к горлу. Ничего другого мне не остается. Наверное, Беа планирует оставить нас на месяц в этом жалком мотеле. Джош решит, что мы сбежали, и таким образом Беа выиграет время, чтобы придумать, как быть дальше. Не самый плохой план. Месяц тут я вполне продержусь.

Единственное, чего никак не пойму, это почему Беа не привезла нас сюда сразу вместе с Дилайлой. Наверняка есть какая-то причина. Хотя, возможно, с нами обеими просто было бы сложнее управиться.

Дописав, я протягиваю листок Беа.

— Положи на комод, — говорит она, и я кладу. — Все должно выглядеть как самоубийство.

Осмыслить эти слова, так же как и что-либо сделать, я не успеваю, потому что уже через мгновение мои запястья обжигает невыносимая боль от полоснувшего по ним ножа. Я вскрикиваю и отстраняюсь.

— Уж извини, что я так прямо, — говорит Беа. — Ты сама виновата. Если б только ты держала рот на замке! Я предупреждала тебя, просила забыть о той ночи… Ты не захотела. Я никогда в жизни и пальцем не тронула бы ни тебя, ни Дилайлу. Но ты загнала меня в тупик. Я миллион раз повторяла, что в тюрьму не собираюсь. Что еще мне, по-твоему, оставалось делать?

Тут по моему запястью вновь проезжается лезвие. Льется кровь, и в попытках ее остановить я зажимаю кисть другой рукой и стараюсь увернуться от Беа, но комнатка совсем небольшая. Не выпуская нож, Беа преграждает мне путь к двери. Положение безвыходное. В мотеле сейчас никого, на парковке пусто. Даже если закричу, все равно никто не услышит. Никто не придет на помощь.

Так вот, значит, каков ее план… Заставить всех поверить, будто я вскрыла себе вены. Будто я отчаявшаяся суицидница.