Пропавшая дочь

Его отвращение проявилось в жесткой оценке, которую он дал ей, едва они оказались у нее в спальне и стали раздеваться в тусклом свете торшеров. Пластиковая маска надменного безразличия, густые волосы, причесанная, напедикюренная, наманикюренная иллюзия, грузное тело, спрятанное в шелковых складках дорогих английских костюмов – все это в совокупности внезапно погасило его пыл. Последним откровением стало само обнажение плоти – он будто оказался перед лицом ослепительно-белого безумия в камере для допросов, превращенной в пентхаус. Карен внимательно следила за его взглядом, стараясь разглядеть хотя бы намек на разочарование. Поэтому он сосредоточился на чулках, мелких деталях нижнего белья, холодных глазах и позволил всему этому кружиться в своем пьяном мозгу, чтобы пробудить в себе возбуждение.

В постели она быстро открылась ему. Была голодной, совершенно лишенной застенчивости, но Отец чувствовал в ней плохо скрытое пресыщение. Она устроила представление, которое показалось ему наигранным и даже вульгарным. Стала агрессивной, жестокой, что было для него чересчур. Скалила зубы, тянула его за волосы, пока из глаз у него не пошли слезы. Гляди, какая я замечательная любовница, страшная в своей страсти: еще одна похвальба среди многих, которые он услышал в тот вечер, когда после второй откупоренной бутылки вина ее самовозвеличивание стало просто чудовищным. Эта неуравновешенная тиранша поглотила его, и Отец почувствовал опасность, растущую, как облако газа из невыключенной плиты на маленькой кухне. И все же, несмотря на этот звоночек, он расслабился.

Когда его похоть сняла последние запреты, которые не смог стереть алкоголь, ее готовность унизиться стала такой же исступленной, как и его собственная, и вызвала тревогу, способную испортить ему удовольствие. Вся постельная сцена была какой-то неправильной: грубой, торопливой, неуклюжей, агрессивной с обеих сторон. И когда его оргазм утих, его отвращение к себе достигло апогея.

Сопротивление вызвало бы недовольство. Он попал в расставленные силки. Внезапно оказался у нее в долгу, как если бы подписал контракт, не читая то, что написано мелким шрифтом. И когда последние пестрые обрывки его страсти к этому приключению развеялись, его параноидальный разум заподозрил, что с того момента, когда они установили зрительный контакт на конференции, он стал частью какой-то стратегии.

Тогда впервые аферист внутри него заговорил сразу после секса: почему мужчина и женщина не могут просто наслаждаться близостью и привязанностью без каких-либо бзиков или осложнений? Аналогичная позиция всегда воспринималась его любовницами с холодом и презрением. Карен не была исключением. Таким взглядом на обязательства следовало бы делиться до секса, а не после. Но подстрекаемые страхом, эти слова хлынули у него изо рта и прозвучали по-клоунски наигранно. Натягивая брюки, он чувствовал себя особенно худым, жалким и бледным. Но одевался слишком быстро, чтобы она не заметила его спешки.

В тот вечер его постепенно угасающий энтузиазм заставил Карен напрячься и разозлиться. Возможно, она почувствовала зарождающееся в нем беспокойство и поспешила переспать с ним, чтобы отрезать ему пути к отступлению.

Страшная причинная связь действий и их последствий едва не лишила его способности дышать. Склонившись на полузаброшенной парковке под холодным тоннажем бетонного страха, Отец снова увидел перед собой образ Карен, причем более отчетливо. И тогда всем его предшествующим испытаниям нашлось объяснение. Ему в очередной раз казалось, что он стоит на краю бездны, имя которой человеческая порочность. Его вновь удивило очередное свидетельство поведения, на которое, как Отец ошибочно раньше считал, он был не способен. Но женщина – настоящая женщина, – обладающая высоким профессиональным статусом, заплатила преступникам за то, чтобы они похитили его дочь, поскольку он отверг ее несколько лет назад.

Он сжал голову руками, пытаясь понять, как обыкновенная мерзкая интрижка могла стать мотивом для похищения ребенка.

Отец провел несколько часов в машине, разыскивая через сеть информацию о Карен Перуччи. Хотя за два года с момента ее ухода с поста гендиректора «Опен Армс» о ней не появилось ни одного сообщения. Ни мероприятий, ни интервью, ни рекламы, ни заседаний совета, ни сплетен, ни воспоминаний, ни единого изображения. Эта женщина была закрыта от публики.