Пропавшая дочь

Отец наблюдал за отражением костлявой фигуры, когда та выпрямилась во весь свой неестественно высокий рост – безволосый, татуированный скелет, пугающе проворный, движимый скрытой, вызванной кровью энергией. И на мгновение он поверил в бред этого наркомана о знаках, о заточении между ними, о покровителе… Все вокруг внезапно стало каким-то слишком живым, ярким и сверхъестественным.

Этот посланник Короля Смерть, эта тварь в лохмотьях, нацелился на лжемать. Занес косу над свергнутой королевой, будто намекая на заключительную часть ритуала. Сужающийся круг, в который был затянут мстительный, крещенный горем и яростью Отец, был готов сомкнуться. Единственное движение в этой всеобъемлющей тишине исходило лишь от руки Олега и теневых знаков на огромной белой стене. И на мгновение Отец поверил, что великий червь наконец проглотил свой хвост и что все прошло полный цикл.

Как мог он примирить разум и собственные сны, случайные стечения обстоятельств, причудливую мозаику мук, свидетелем которых он стал? И тут он с ужасом задал себе вопрос. Что если его действительно коснулся или инфицировал покровитель из послесмертия, о котором говорил Олег Черный? Та сущность, невыразимая, неизбежная и видимая лишь во сне. Может, расстояние до другого места, лежащего за пределами мира, снова сократилось, как утверждал наркоман? Он не знал и никогда не узнает, но такое внезапно показалось возможным.

Отец открутил крышку с бутылки рома.

Услышал, как Олег произнес тихим, почти мелодичным голосом:

– L’Homme devant la mort, – после чего прозвучало имя. – Семен Сабинович.

Затем раздался звук лопаты, впивающейся во влажную почву.

39

Мысли у Отца стремительно метались, а потом, казалось, замерли. Строгий, элегантный интерьер гостиной будто отражал его психическую травму, усугубляя ее. Голос Олега то вплывал, то выплывал из его разума:

– …какие-нибудь простыни на это месиво… этих двоих на улицу. Как в старые добрые времена, Красный Отче, как в наши старые добрые времена.

Отец уставился на открытую дверь, ведущую в крыло, в котором находилась комната его дочери. Разве он не должен бежать туда, чтобы схватить ее и обнять? Но когда Олег оттащил от его ног безжизненное тело Ричарда и выволок на заднюю террасу, он мог лишь стоять, закрыв глаза и держась руками за стойку.

– Иди сейчас, – сказал Олег с улицы, – пока она не пришла сюда. Лучше, чтоб она меня не видела. Какой бы прекрасной ни была наша дружба, давай не будем провоцировать ссору.

Отец слышал его инструкции лишь вскользь, но этого было достаточно, чтобы он их понял. Пережив шок и ужасающее ожидание собственной казни, он продолжал пребывать в эмоциональном потрясении и был неспособен найти даже малую долю удовлетворения в очередном убийстве. Одна кровавая расправа перетекла в другую. Но позже он что-то почувствует. Позже, поскольку Олег спас его и его жену, помог вернуть Пенни и теперь, казалось, освобождал его от соглашения, на которое он никогда бы не пошел и которое даже не понимал. Человек, которого отчаянно хотел убить в течение двух лет, избавлял его от работы. И как бы Отец ни пытался понять ситуацию, он все больше убеждался, что рядом с ним уже не настоящий человек.

Покинув гостиную, он пошел по коридору, освещенному тусклым естественным светом и слабым сиянием синих панелей возле дверей. Пройдя три четверти пути, он наткнулся на дверь, покрытую наклейками. В центре, на уровне глаз ребенка, висела табличка «Комната Ясмин!».

Сняв маску, он присел, совершенно обессиленный. Закрыл лицо руками и вспомнил, какое горе и шок они с женой испытали в день похищения Пенни. Чтобы подавить всхлип, сунул в рот солоноватую ткань балаклавы и крепко зажмурился. Ему пришло суровое и холодное откровение: они оба едва не умерли в нескольких шагах от своей дочери и, казалось, только что избежали величайшей из всех несправедливостей. Если он заплачет, то уже не сможет остановиться. Он даже не мог оплакивать Скарлетт и Джина, его ангелов-хранителей. Эта жалкая жизнь двигалась слишком стремительно и не позволяла делать этого.

Пытаясь собраться с мыслями и приготовившись взглянуть в лицо дочери, он понял, что никогда по-настоящему не верил, что от нее его будет отделять лишь какая-то дверь. Если только это не дверь полицейского участка или больничного морга. Но постепенно ощущение тщетности стало проходить. Груз, давивший на сердце, словно тесная чугунная клетка, ослаб. Отчаяние и отвращение ускользали. Он не был уверен, радость ли это, шок или даже страх, заполнивший внезапно освободившееся пространство.

Окинув взглядом коридор, он подумал о том, что они с похитителем его дочери только что сделали. Что же он скажет Пенни о тех людях? Как перестанет быть Красным Отче и снова станет отцом, которого она когда-то любила?

– Господи, господи.

Дрожащими руками он прижался к дереву.

За закрытой дверью раздался поспешный топот маленьких ножек.

– Кто там? Ричард? – радостно крикнула девочка.

И не успел он подняться на ноги, как дверь спальни открылась.

40