Пропавшая дочь

И та часовня, откуда он его вытащил. Она была усеяна наиболее тревожными отголосками того, что он либо не смог переварить, либо отказывался постигать, с тех пор как увидел то граффити в Пейнтоне. Это место усилило его опасение быть поглощенным чем-то предопределенным и чем-то большим, чем он сам. Сегодня он находился во власти недоумения и страха.

– Ты знал, что я приду, – сказал Отец.

Ухмыляющийся рот пленника растянулся еще шире, обнажив серые, торчащие из багровых слюнявых десен обломки зубов. Раздавшийся голос больше напоминал скрип, чем реальные слова.

– Есть вода?

Весь день он ничего не давал этому человеку; с пленника, должно быть, сошел литр пота. Как ни странно, глаза преступника сверкали, были слишком яркими и живыми для человека, который в предрассветные часы выкашливал остатки своей жизни, а затем почти все утро спал или пребывал в полубессознательном состоянии. Но каким-то образом это существо оставалось живым и не выказывало никаких признаков страха перед пленом. Никаких следов тревоги. Человек казался уверенным и даже самодовольным в его новой ситуации. Его поведение было и тревожащим, и обезоруживающим одновременно.

Чтобы закрыть рот преступнику, Отцу потребовался респиратор для смога. Он никогда не пропускал вакцинацию, но новые штаммы туберкулеза могли оказаться устойчивы к лекарствам. А он был вымотан, ослаблен и уязвим. Также он задавался вопросом, не припрятал ли этот тип наркотики и не принял ли какое-нибудь тонизирующее средство. Отец не понимал, как это возможно со скованными руками и ногами, тем более что он обыскал человека в часовне, едва надел на него наручники. Его руки в резиновых перчатках чувствовали лишь кожу да кости. Все равно что ощупывать эксгумированное содержимое старой могилы.

Отец протянул мужчине бутылку воды и стал наблюдать, как длинная шея подрагивает в такт глоткам.

– А теперь, – сказал пленник, опустошив бутылку, довольно выдохнув и широко улыбнувшись, – мне нужно посрать. У тебя есть чистые трусы?

Отец выбрался из машины и открыл заднюю дверь, внимательно наблюдая за руками мужчины. Грязные пальцы Олега были переплетены, словно в молитве.

– Возможно, ты в последний раз справляешь нужду, так что выжимай из себя по максимуму. И поторопись.

Он вытащил Олега из машины и положил на траву на краю размытой дождем дороги, затем столкнул ногой в дренажную канаву. Тот соскользнул в наполненную водой траншею, затем не без удовольствия изучил свое новое окружение. Непривыкшие к свету глаза, мигая, посмотрели на серое небо.

Отец оглянулся на деревню, рядом с которой они находились. Дождь и ветер удерживали людей по домам и в стороне от дорог, но не было никакой гарантии, что это надолго. Был полдень, и гроза уходила дальше на север.

Отец направил пистолет Олегу в лицо, будто собирался казнить его на обочине дороги, посреди зарослей засухоустойчивой сои, шумящих словно огромная зеленая толпа. Олег лишь улыбнулся.

– Я знал, что сегодня чье-то угрюмое лицо будет смотреть на меня. L’Homme devant la mort. Мой ли это смертный час? Этого я не знаю.

– Все зависит от тебя. Похоже, ты не слишком обеспокоен. Сомневаешься во мне?

– Зайти так далеко, чтобы просто посмотреть на меня? Нет, я в тебе не сомневаюсь. Я рад, что это ты. Но также жаль, что очень скоро мы закроем дверь, которая открылась для каждого из нас.

– Тебя зовут Олег Черный.

Человек в канаве ухмыльнулся.

– Одно из многих имен, и все же мое любимое.

– Это был я на той стене, там, в церкви. Кто сказал тебе, что я приду?

Олег рассмеялся, будто какой-то ребенок задал ему глупый, но искренний вопрос.

– Знаки ведут меня. В пустоте, в глубине есть смысл, но не в словах.

– Что это значит, черт возьми? Я – не один из твоих нариков-адептов. Как ты узнал, что я приду?

Ухмылка Олега стала шире.

– Поскольку я и ты заточены между знаками. У тебя должно быть кое-какое видение. Только, пожалуйста, если ты не собираешься преждевременно закончить нашу встречу, может, позволишь мне? – Он указал на свои колени.

Продолжая держать голову пленника под прицелом, Отец отошел назад, так чтобы мог видеть только верхнюю часть его туловища.

– Есть полотенце или бумага? Трусы?

Придется отдать ему свои и туалетную бумагу. От этого акта милосердия у него закрутило живот. А этот тип пытается запутать его своим бредом. Ему придется взять ситуацию под контроль. Преподнести ему быстрый и жесткий урок, который тот не забудет. И все же, глядя на хрупкую, сидящую на корточках фигурку Олега, Отец решил, что тот может не вынести насилия. Хотя можно рискнуть испробовать на нем «адское дерьмо». Оно давало результаты. Потом он перейдет на конечности и суставы этого типа, и так далее. Но сначала свяжется с женой. Назойливая мысль о том, что он сможет найти в Бирмингеме, вызывала у него такую слабость, что ему хотелось лечь на землю.