Через пару минут камера сместилась. Офицер рыдал, опустив голову. Затем повторилась запись с его обращением. И так по кругу. Отец был готов уже прервать соединение, но внезапно обнаружил, что смотрит на новую сцену, хотя и в том же самом месте – рощице на краю темного, сырого леса. Рука в перчатке, держащая мокрые волосы полицейского, наклонила его голову еще ниже, так чтобы он был обращен лицом к своему животу. И прежде чем Отец успел погасить экран, чтобы не видеть бледные, но вымазанные в крови плечи и спутанные мокрые волосы на груди, голос за кадром произнес: «
В кадре появилась рука в черной перчатке, сжимающая мачете. Шелест одежды, свист воздуха и мясистый стук: голова офицера упала с плеч. Красно-белый обрубок завалился на бок и исчез из кадра. Грубый монтаж повторился.
Отец закрыл сообщение, наклонился, и его вырвало на основание терминала. Он царапал металл слабыми, дрожащими пальцами.
Когда приступ тошноты прошел, он развернулся и снова окинул взглядом улицу, пытаясь высмотреть обращенное к нему лицо или автомобили возле бордюров, с наблюдающими из них пассажирами. Ничего и никого.
Теперь «Короли» узнают, где он активировал сообщение, но пока он не выйдет с кем-либо на связь, они не будут знать, что он решил отправиться в Портсмут. Даже в этом случае он не может оставаться здесь надолго, иначе монстр, обезглавивший действующего офицера полиции, настигнет его, и уже он будет стоять на коленях и ждать, тяжело дыша и дрожа от ужаса, когда сталь обрушится сзади на его шею.
Нужно убираться отсюда. Больше ему никто не поможет, больше не будет ни сочувствия, ни помощи от союзников. Друзья и защитники были принесены в жертву ради него. Из-за него их похитили и убили. Эта мысль была для него невыносима. Ему захотелось вернуться к машине.
– Боже, пожалуйста…
Мысли о жене смешались с образом окровавленных плеч детектива. Отца снова вырвало на тротуар.
Стоя возле точки связи, он открыл второе сообщение. Решил быстро взглянуть на него и убежать.
На экране появилась ночная, освещенная тусклым янтарным светом дорога, по обе стороны от которой стояли кирпичные жилые дома. Отец не узнал это место. Съемка велась с уровня улицы, из машины. Из здания вышли двое мужчин и приблизились к машине. Их лица скрывали черные балаклавы, как у партизан, виднелись лишь светлые полоски вокруг глаз. Пока он наблюдал за этими типами, из дверей здания на заднем плане появились еще люди. Трое. Они двигались гуськом, со связанными руками. Судя по походке, в середине шла женщина в длинном пальто и с опущенной головой. Но это была не его жена, поскольку женщина не отличалась высоким ростом.
Затем на экране возникла простая комната: белые цементные стены, низкий потолок. После склейки снова та же самая комната. Только на этот раз в ней присутствует человек: тощая обнаженная женщина с узким лицом, прикрывающая руками маленькие груди. Волосы завязаны в хвост; он никогда раньше ее не видел. По щекам вместе со слезами течет тушь. Рот открыт.
«Все двери закрываются».
Женщина опускает глаза и смотрит на что-то, находящееся слева от камеры, на кого-то, сидящего там. Она сглатывает.
«Ты знал меня под именем Скарлетт. Мое настоящее имя – Эми. У меня тоже есть ребенок. Я – мать, и я очень сильно люблю своего сына. Я и мой сын в опасности из-за того, что мы с тобой наделали».
– Нет. Нет, – сказал Отец сам себе посреди продуваемой ветрами улицы. Он шлепнул себя по голове, будто чтобы прогнать эти образы, пока они там не застряли. Значит, когда Скарлетт звонила ему этим утром, она была уже у них в руках? Тогда они всё прослушивали и заставили ее позвонить ему, чтобы засечь его местонахождение. Разве у нее был выбор? Она же мать.