Пропавшая экспедиция

— Ну, Юрка, как я тебе и обещал, вот он, твой тот самый потолочный час, — приятным баритоном сообщил незнакомец. Впрочем, не совсем незнакомец. Поразительно, но теперь я откуда-то знал и его фамилию, он звался Скороблевым и имел чин военврала первого ранга. Это выше нашего бригадного генерала и, скорее, соответствует генерал-лейтенантскому чину…

— На вот, хлебни для храбрости, чтоб не блевануть, — с этими словами Скороблев сунул мне в рот резиновый шланг, из жеваного отверстия разило спиртом.

— Смотри, не забудь «Понеслась» сказать, как запал сработает, — строго напомнил мне военврал. — Это для кинохроники важно. И помни, Юрка, облажаешься — будет тебе вся Башня в копеечку, включая Западное Крыло и Неприсоединившиеся этажи. А сдюжишь, присвоят тебе звание Героя Красноблока, бронированный паланкин выделят, для торжественных шествий, и еще — место в учебнике истории наших славных свершений. Как понял меня, доложи!

— Так точно, понял, сделаю, — откликнулся я по-русски, вместо того, чтобы возопить о помощи. Или хотя бы заявить им протест, потребовав встречи с британским консулом. Ну, или хотя бы спросить у товарища Скороблева, что за чертовщина тут вообще творится, и что они собрались предпринять в отношении меня.

Вряд ли что-то хорошее, — думал я. И не ошибся.

— Давай, на плакате сконцентрируйся, — продолжал назидательно военврал. — И верь, что все сработает. Без веры нам, брат, никак нельзя. Но, если что матом пойдет, не забывай: ты своего Героя по-любому уже заработал, даже если посмертно доведется присваивать. Подумай, какая это честь для рядового стройбана. Вчера еще, можно сказать, никем был, козявкой сраной, а завтра — всем будешь, во — как! Так, все, пора и честь знать. Ты зубами-то не цепляйся! Ишь, присосался!

Резиновый шланг выскользнул изо рта, проронив несколько капель жидкости на подбородок. Защитное стекло со щелчком встало в пазы, меня снова как отрезали от мира. Впрочем, нет, я опять ошибся, в шлем оказались вмонтированы и наушники, и ларингофон.

— Про «понеслась», мать твою, не забудь! — строго предупредил напоследок Скороблев, а затем, неожиданно смягчившись, по-отечески шлепнул меня ладонью по шлему и смахнул слезинку, выкатившуюся из уголка глаза.

— Ну, прощай, — добавил военврал негромко.

Мне сделалось страшно. Клацнул какой-то тумблер, остальные слова военврала предназначались не только мне.

— Начинаю обратный отсчет, — пророкотал он в наушниках. — Десять…

— Мама, — произнес я мысленно, а затем мои ошалевшие мысли унеслись к Катехизису.

— Девять, восемь, семь…

Когда Скороблев дошел до пяти, я, наконец, обратил внимание на потолок, как он просил. Потолок был сводчатым, округлой формы, как в мечетях и православных церквях. На выпуклой поверхности купола было изображено окно, точнее, вид из огромного окна, выходящего на заснеженные горы. Нарисовано было так лихо, что я на секунду позабыл о страхе. Что любопытно, створки оконной рамы были изображены распахнутыми настежь, а ровно по центру купола были начерчены две перекрещивающиеся линейки с делениями, совсем как в оптике артиллерийских прицелов.

— Три, два, один, — отсчитывал Скороблев.

Прямо у меня за спиной пронзительно зашипело, будто струя пара вырвалась из готовящегося лопнуть от перегрева котла. Раздался громкий хлопок.

— ПОНЕСЛАСЬ!!! — завопил я машинально, в точности, как мне сказали. Сидение завибрировало, и меня швырнуло вперед. С таким чудовищным ускорением, что сознание выпорхнуло из тела прежде, чем я в лепешку разбился о потолок…

— Матерь Божья, — пробормотал корреспондент еженедельника «Jornal da Para». Остальные слушатели промолчали, но не было даже намека на смешки. Репортер оказался прав, они были — не в Лондоне.

— Да, странный сон, — резюмировал свой рассказ полковник, — тем более удивительный, принимая в учет, что мое подсознание, или, уж не знаю, какая еще сила, явила мне его, пока мое тело возлежало в Храме на алтаре.

— Вы полагаете, что каким-то образом все же побывали внутри? — протирая запотевшие очки и близоруко щурясь без них, мягко осведомился профессор из Сан-Паулу.

Сэр Перси передернул плечами.

— Я был бы нечестен с вами, если бы взялся это утверждать. Однако вот какая странность, сеньор. Повторяю, что не знаю ни слова по-русски. Точнее, раньше не знал. Конечно, мое свободное владение этим чрезвычайно сложным языком во сне резонно было бы объяснить игрой воображения, но вот парадокс. Несколько дней назад мы с доктором Оливейрой, моим лечащим врачом, которому я, вне сомнений, обязан жизнью, провели эксперимент. Сеньор Анселмо был столь любезен, что раздобыл для меня «Преступление и наказание» известного русского писателя Федора Достоевского. И, хотите верьте, сеньор, а хотите — нет, но отныне я не нуждаюсь ни в переводчике, ни в словаре, потому что бегло читаю на русском…

— Как же это может быть? — в замешательстве спросил профессор из Сан-Паулу, нечаянно смахнув очки, которые только что сам же довел до блеска.