Зимин поглядел ему вслед и прошел несколько шагов, остановился возле сарая. Ему послышалось, что кто-то назвал его имя. Он огляделся. Никого не было. Заглянул за сарай. Там, прижавшись к старым, покрытым зеленой плесенью доскам стояла Тася.
— Кирилл… — тихо сказала Тася.
Теперь взгляд ее не был ни чужим, ни безразличным.
— Кирилл, я все забыла. Потеряла память. Ты понял? Ты понял это, Кирилл?
— Тася! — Зимин хотел было кинуться к ней, но Тася остановила его жестом.
— Никто не должен знать, что я узнала тебя. Слышишь? — и быстро, не глядя на него, пошла к двери сарая. На секунду она остановилась совсем рядом и тихо, так тихо, что Кирилл едва расслышал ее слова, сказала: — Я ждала тебя, Кирилл…
Зимин бросился к ней, обнял ее. Тася прижалась к нему, заплакала.
— Все эти годы я делала вид, что потеряла память, — торопливо сквозь слезы говорила она. — Сначала и вправду потеряла. Очнулась — не помню, ни где я, ни кто я. Как сюда попала? Не знаю. Марфа говорила — бродила по тайге. Суббота допытывался, где отец золото нашел. Я сперва и вправду не помнила. Потом уже, когда память вернулась, притворяться стала. Кирилл… родной… увези меня отсюда! — вдруг вырвалось у нее.
Кирилл поглаживал ее волосы и только изредка произносил:
— Тася… Тася… Тасенька…
— Увези меня отсюда, Кирилл! — повторила Тася.
— Да, да… Я увезу тебя. Скоро. Мы уйдем отсюда, уедем совсем. Далеко… Навсегда… — утешал ее Зимин.
По уже уложенному участку пути шел небольшой рабочий состав: паровозик-кукушка и три платформы, груженные гравием, рельсами и шпалами. Было раннее утро, и на платформах прямо на шпалах сидели строители. Кое-кто, добравшись до нужного места, спрыгивал на ходу, а остальные продолжали путь, распевая дурашливую песню.
Куманин, стоя в тендере паровоза, перелопачивал уголь и вместе со всеми, в такт колесам, подпевал:
Машинист, пожилой, с рыжими от табака седыми усами, выглядывал в окошечко, подставив свежему ветерку морщинистое закопченное дымом лицо.
Паровозик, мирно попыхивая, бежал вдоль частого березняка, поросшего на опушке густым кустарником. Постукивали на стыках платформы с ехавшими на работу строителями.
Куманин подбросил уголь в топку и, вытерев руки о штаны, стал свертывать цигарку. Машинист глядел на него долго и наконец облегченно вздохнул.
— Вспомнил я тебя. Не сразу, а признал. Ты с экспедицией ходил. — И, игриво ткнув Куманина в бок, спросил: — Княгиня твоя как поживает?
— Княгиня? — не понял Куманин. — Какая еще княгиня?
— А помнишь, хвастал, будто княгиня ждет не дождется, когда ты ее в жены возьмешь.
— А-а… — вспомнил Куманин давнюю свою байку. — Княгиня ничего. Жива. По утрам какаву пьет.
— Поженились или как?
— Нет, дядя, социальное положение у нее чересчур вредное. В постель какаву ей подавай, безе всякое. В обед, окромя куриного бульона, никакой грубой пищи не принимает. Да еще пианино, видишь ли, ей купи, разные симфонии разыгрывать. Ну, думаю, с такой женой в петлю запросишься. Так и расстались.
— Ох и здоров ты врать, Алексей…
— Ладно, скажу правду. Не дождалась она меня. Не то замуж за комбрига вышла, не то за границу подалась.
Машинист засмеялся. Внезапно кружка, стоявшая на окне, звякнула и разлетелась вдребезги. Куманин выглянул в окно, и тут же знакомый с давних лет свист пули заставил его пригнуться и вытащить наган.
Из березняка затарахтел пулемет. Рабочие в панике прыгали на ходу и скатывались в овраг, тянувшийся по другую сторону полотна.
Из березняка выскочило несколько всадников. Куманин выстрелил и краем глаза заметил, что один из всадников упал с лошади.
— Давай жми! — крикнул Куманин и, сунув наган за пояс, стал подбрасывать уголь. Машинист прибавил пару, и поезд пошел быстрее. Выглянув в окошко, он увидел трех всадников, догонявших поезд. Он взял стоявшую в углу винтовку и выстрелил. Один из всадников покатился под откос. Двое других прямо с коней на ходу вскочили на последнюю платформу. Он выстрелил еще раз — один из них упал. Оставшийся в живых выстрелил на бегу, машинист выронил ружье и рухнул на пол.
Губенко бежал, перепрыгивая с платформы на платформу, и наконец вскочил на паровоз. Перебравшись через тендер, он пробирался к будке. Куманин притаился у окна. Увидев краем глаза руку Губенко, он выстрелил.
Губенко отдернул руку и прижался к стенке. Куманин снова выглянул, и оба выстрелили сразу. Куманин схватился за плечо, перекинул наган в левую руку, выпустил последние пули и опустился на пол. В окне показалось лицо Губенко. Он заглянул в окно, увидел упавшего Куманина, спрыгнул на землю и побежал.