В те времена не знали хронометража, не проводили следственных экспериментов для восстановления полной картины преступления, позже историки тоже не пытались по минутам воспроизвести последовательность событий. Попробуем восполнить это упущение, учитывая и другие сведения.
Итак: Мария с сыном возвращается из церкви и сама идёт обедать с братом. Про обед царевича нигде не упоминается, и, следовательно, Дмитрий на обед не пошёл — он был отпущен играть сразу же после возвращения домой. Можно предположить, что между возвращением из церкви и гибелью ребёнка прошло не так уж много времени — полчаса, не более. Эпилептик-царевич мог во время внезапного приступа нанести себе рану в горло, но в этом случае сведённые судорогой пальцы держали бы сваю за рукоятку, охватывая её полностью. Остриё (лезвие) должно было торчать из кулака вверх (между указательным и большим пальцами). Только в этом случае царевич мог ударить себя в горло, но во время игры «в ножички» нож никогда не берут в ладонь, плотно охватывая рукоять (кто когда-либо играл в эту игру, должен это помнить). Нож берут за конец лезвия или рукоятки, но, конечно, в Угличе могло быть по-всякому — царевич взял протянутый ему рукояткой стилет, и тут случился приступ.
А вот теперь интересный вопрос: откуда известно, что царевич Дмитрий страдал эпилепсией? Удивительно, но данные о болезни царевича всеми историками берутся только из «угличского дела»! Все свидетели дружно утверждали, что Дмитрий страдал «падучей» болезнью, но неизвестно, была ли болезнь врождённой, а если нет, то всё равно не ясно, с какого возраста она проявилась. А болел ли царевич Дмитрий эпилепсией вообще? Не была ли эта «падучая» симуляцией, производимой по наущению матери и других лиц, заинтересованных в создании образа «больного царевича»?
В ту эпоху взрослели раньше, и сын Ивана Грозного мог быть смышлёнее, чем его ровесники ныне, а ведь речь шла о троне — в таких случаях принцы (царевичи) любых стран, воспитанные с раннего детства соответствующим образом, и вели себя сообразно с обстоятельствами.
Все эти размышления ведут к предположению, которое уже высказывалось некоторыми историками ранее: царевич Дмитрий не погиб в Угличе, а был подменён с целью будущего захвата власти семейством Нагих! Для обоснования этой версии взглянем на происшедшее в Угличе с современной «детективной» точки зрения.
Итак: настоящий Дмитрий был подменён по дороге в церковь или на обратном пути. Мальчик, которого должны были принести в жертву, обязательно должен был иметь сходство с царевичем в росте, цвете волос, телосложении и чертах лица. Предположим, такого ребёнка нашли. Вряд ли он был из семьи даже среднего достатка, скорее из беднейшей или даже сирота. Отсюда следует, что лже-царевича надо было научить хотя бы немногому тому, что помогло бы ему сыграть «роль» Дмитрия в течение максимум 30 минут — а для обучения необходимо время!
Прельстить же несчастного ребёнка могли чем угодно, даже пообещав «златые горы» — и он согласился исполнить роль царевича и… разыграть (конечно, после «тренировок») приступ эпилепсии. Сколько времени потребовалось на поиски и «подготовку дублёра» — неизвестно, но свидетели вспомнили приступ «падучей» в марте, когда царевич «мать свою царицу сваей поколотил». Можно предположить, что «дублёра» уже нашли! 12 мая у царевича был приступ, и вплоть до 15-го его из дома не выпускали, следовательно, четверо мальчиков его могли не видеть три дня. Если же царевич и до 12 мая два-три дня не выходил на улицу, то получается почти неделя, а за эти дни болезнь может изменить и черты лица — такое объяснение «в случае чего» могло бы пригодиться!
Продолжим. Подмена произошла: в церковь ушёл Дмитрий, вернулся лже-Дмитрий в одежде настоящего. Его уже ждали, в том числе и одна из трёх женщин, под чьим надзором находился царевич. Эта женщина пользовалась полным доверием царицы Марии Нагой и была ей, несомненно, преданна.
Посмотрим внимательно, «по-современному», на некоторых лиц «угличского дела».
Колобова Марья, постельница. В её обязанности входило следить за бельём (простынями, наволочками и т.п.) и при необходимости зашивать его, т.к. всё это имеет обыкновение рваться и в царском дворце. Марья же была «по совместительству» и нянькой, так что днём шить и штопать времени ей могло и не хватать. Оставались вечер и ночь, электричество отсутствовало, только свечи и лучины — а посему постельница Марья Колобова могла быть близорука! Колобова видела, как вернулась царица с мальчиком, одетым в знакомую одежду, тут же отправившимся играть с детьми, среди которых был и её сын Петрушка.