Пропавшая улика. И на восьмой день

Эллери Квин

«ПРОПАВШАЯ УЛИКА»

Глава 1

СПЕРВА МЛАДЕНЕЦ[1]

Сизого цвета «шевроле» стоял в пятидесяти футах от входа в больницу. Машина была не новой и не старой — обычный автомобиль для воскресных семейных поездок с заметными вмятинами на крыльях.

Толстый мужчина, с трудом втиснувшийся за руль, внешне вполне соответствовал автомобилю. На нем были мятый синий костюм с пятнами на лацканах, белая рубашка, успевшая пропотеть на утреннем июньском солнце, и голубой галстук с неуклюжим узлом. Фетровая шляпа с пятнами пота на ленте, купленная в универмаге «Мейсис» прошлым летом, лежала на сиденье рядом с ним.

Толстяк выглядел как миллионы других нью-йоркцев. Как он любил повторять, в его бизнесе примечательная внешность может сослужить плохую службу. Самое главное — не быть замеченным каким-нибудь любопытным зевакой, который мог бы впоследствии указать на тебя в суде. К счастью, ему незачем было заботиться о производимом на клиентов впечатлении. Публика, с которой толстяк имел дело, пользовалась бы его услугами, даже если бы он появлялся перед ними в плавках.

Толстяка звали Финнер — А. Берт Финнер. Многим леди, в поте лица трудившимся в ночных клубах, он был известен как Фин[2], из-за его милой привычки засовывать им шуршащие пятидолларовые купюры в нейлоновые чулки. У него была маленькая занюханная контора в старом офисном здании на Восточной Сорок девятой улице.

Дипломатично поковыряв в зубах, Финнер несколько раз шумно втянул щеки и откинулся на сиденье, чтобы спокойно переваривать завтрак.

Он прибыл рано, но в таких делах поздняя пташка оказывается перед пустой кормушкой. В пяти случаях из десяти, сокрушался Финнер, клиенты в последнюю секунду меняют решение.

Толстяк наблюдал за входом в больницу. Постепенно его губы приобрели форму буквы «О», немигающие глазки еще глубже утонули в жире, грушевидная физиономия приобрела сосредоточенное выражение, и он машинально начал свистеть, откровенно наслаждаясь собственным искусством. Финнер явно принадлежал к редкому типу счастливых толстяков.

Он насвистывал «О, сладостные тайны жизни»[3]. «Сюжет как раз про меня», — любил повторять он.

Когда из больницы вышла девушка, толстяк уже стоял на ступеньках.

— Доброе утро, — жизнерадостно воскликнул он. — Все о'кей?

— Да. — У девушки был низкий, хрипловатый голос.

— Никаких осложнений?

— Нет.

— Надеюсь, наш малютка здоров и счастлив? — Финнер протянул руку, чтобы приподнять угол голубого одеяльца с личика младенца, но девушка отодвинула его плечом и прижала к себе сверток.

— Не прикасайтесь к нему.

— Ну-ну, — успокаивающе произнес толстяк. — Держу пари, он красавчик. Разве может быть иначе, если мама такая куколка? — Он снова попытался взглянуть на ребенка, но девушка оттолкнула его.

— Ладно, пошли, — кратко сказал Финнер. Взяв у нее клеенчатую сумку с подгузниками и бутылочками детского питания, он вразвалку зашагал к автомобилю. Девушка плелась за ним, прижимая к груди завернутого в одеяло младенца.

Толстяк, открыв для нее переднюю дверцу, положил ей руку на талию. Она стряхнула его руку и села в машину. Финнер пожал плечами.

— Где вас высадить?

— Мне все равно. У моего дома.

Автомобиль медленно тронулся с места. Девушка крепко держала голубой сверток.

На ней были зеленый замшевый костюм и похожая на мужскую фетровая шляпа, кокетливо надвинутая на один глаз. Она выглядела по-театральному эффектно со своими золотистыми волосами, отливающими зеленью у корней, большими карими глазами и широким, подвижным ртом. Этим утром она не воспользовалась косметикой. Лицо было бледным, и губы обветренными.

Девушка приподняла угол одеяла, разглядывая сморщенное маленькое личико.

— Никаких дефектов или родимых пятен? — внезапно спросил толстяк.

— Что?

Он повторил вопрос.

— Нет. — Она начала укачивать ребенка.

— Вы сделали с его одеждой то, что я вам велел?

— Да.

— Вы уверены, что на ней нет никаких меток? — настаивал толстяк.

— Я же говорила вам! — Девушка свирепо повернулась к нему. — Не могли бы вы заткнуться? Он спит.

— Они спят, как пьяные. Все прошло легко?

— Легко? — Девушка горько усмехнулась и снова посмотрела на сверток.

— Просто интересуюсь. — Финнер вытянул шею, стараясь разглядеть личико младенца. — Иногда инструменты…

— Не волнуйтесь — товар первоклассный.

Девушка начала напевать приятным дрожащим контральто, снова качая сверток. Ребенок заплакал.

— В чем дело, дорогой? Не плачь. Мама с тобой…

— Газы, — сказал толстяк. — Его просто пучит.

Бросив на него ненавидящий взгляд, она прижала ребенка к плечу и похлопала его по спинке. Малыш отрыгнул и заснул опять.

А. Берт Финнер вел машину, деликатно помалкивая.

— Нет! — вырвалось наконец у девушки. — Я не могу… не хочу!

— Конечно, не хотите, — тут же отозвался Финнер. — Я ведь не жестокая Ханна[4]. У меня трое своих детей. Но что будет с ним?

Девушка прижимала к себе ребенка. Вид у нее был затравленный.