Пропавшая весной

Впрочем, нет. В бесчувственности ее обвинить нельзя. В самом деле, из всех детей одна лишь Эверил доставляла им с Родни мало беспокойства.

Спокойная, послушная, прилежная Эверил… Какой удар она, тем не менее, нанесла своим родителям! Какое потрясение они пережили из-за нее!

Какое потрясение!

Однажды Джоанна вынула из почтового ящика конверт с неразборчивым адресом. Она вскрыла письмо, даже не подозревая о его содержании. Написанное каракулями, явно безграмотной рукой, оно, скорее всего, пришло от кого-нибудь из ее бесчисленных подопечных пенсионеров, которые получают пособие в их благотворительном фонде.

Она начала читать кривые строки, с трудом вникая в их содержание.

«В этим письме я хочу сообщить вам о том, как выпендривается ваша старшая дочь перед доктором в больнице и как она липнет к нему. Она совсем потеряла всякий стыд и чуть ли не при всех целуется с ним в больничном парке. Это надо прекратить».

Джоанна посмотрела на грязно-серую, покрытую неровными каракулями страницу с нескрываемым отвращением.

Что за гадость! Что за гнусная сплетня!

Ей уже приходилось слышать об анонимных письмах, но сама она получила такое впервые. В самом деле, прочитав лишь одну строку из такого письма, уже можно заболеть!

«Ваша старшая дочь…» Это Эверил, что ли? Ее спокойная, послушная, благовоспитанная Эверил?

«Выпендривается (Господи, слово-то какое!) перед доктором».

Это перед доктором Каргиллом, что ли? Перед этим замечательным, достойным уважения специалистом, который достиг значительных успехов в исследовании причин туберкулезной инфекции, который по крайней мере на двадцать лет старше Эверил, у которого есть жена, милая, прелестная женщина, к тому же инвалид…

Какая гадость! Какая отвратительная гадость!

Джоанна отшвырнула письмо, не в силах сдержать отвращения.

В эту минуту в гостиную вошла сама Эверил и спросила в своей обычной сдержанно-любопытной манере:

— Что-то случилось, мама?

Джоанна в приступе возмущения не нашла в себе сил ответить дочери и лишь трясущейся рукой указала на зловещее письмо.

— Меня расстроила эта гнусная писанина, — наконец произнесла она дрожащим голосом. — Но, думаю, тебе лучше не читать ее вовсе, Эверил. Там написана такая гадость!

Эверил в удивлении подняла брови.

— В этом письме?

— Да.

— Обо мне?

— Тебе лучше не читать его, моя дорогая.

Но Эверил быстро подошла к столу и взяла грязно-серый лист бумаги.

Минуту или две она читала кривые строки, затем положила обратно на стол.

— Да, мама, там написаны не очень приятные, вещи, — произнесла наконец она задумчивым, отстраненным голосом.

— Не очень приятные? Да это самая настоящая гадость, моя дорогая! Отвратительная гадость! За такую ложь надо наказывать, надо судить за это!

— Да, письмо в самом деле глупое. Но это не ложь.

Земля вдруг словно ушла из-под ног Джоанны, и комната со стенами и потолком вдруг перевернулась переднею.

— Как не ложь? Что ты имеешь в виду? Что это значит? — проговорила она дрожащим шепотом.

— Не надо так волноваться, мамочка, — самым спокойным тоном сказала Эверил. — Мне очень, жаль, что ты узнала все из этого гнусного письма. Но, рано или поздно, ты все равно бы узнала об этом.

— Ты хочешь сказать, что все это правда? Что ты и доктор Каргилл…

— Да, мамочка, — кивнула Эверил.

— Но это же безнравственно! Это ужасно! — сдавленным голосом воскликнула Джоанна, хватаясь рукой за сердце. — Мужчина такого почтенного возраста, да еще женатый… и ты, молодая девушка, которой не исполнилось еще и…

— Перестань, мама! — резко оборвала ее Эверил. — Не надо делать из банальной житейской ситуации деревенскую мелодраму. Ничего страшного в этом нет. Все это складывалось постепенно. Жена Руперта инвалид, ты это знаешь сама. Она вот уже много лет не встает с постели. Мы с доктором… Мы просто помогаем друг другу как можем. Вот и все.

— И все? Да, в самом деле! — воскликнула Джоанна, наконец в полной мере овладевшая собой и своим голосом.

Она вылила на дочь поток самых гневных упреков, в ответ на которые Эверил лишь презрительно усмехалась и пожимала плечами. Буря, разразившаяся над нею, как видно, совсем не страшила девушку. Наконец, когда гнев Джоанны иссяк и она умолкла, утомленная и разбитая, Эверил подошла и положила ей руки на плечи.

— Мамочка, я очень хорошо понимаю твои чувства, — со вздохом сказала она. — Даже скажу, что я и сама бы ощущала то же самое, будь я на твоем месте. Впрочем, от кое-чего из того, что ты тут мне наговорила, я бы все-таки воздержалась. Но мы не можем противостоять свершившимся фактам. Руперт и я нужны друг другу. Мы хотим быть вместе. И хоть я очень сожалею, что эта новость так неприятно поразила тебя, но действительно не понимаю, какое отношение это имеет к тебе? И потом, что ты можешь поделать?

— Какое отношение ко мне? Да ты понимаешь, что ты моя дочь? Я сегодня же все расскажу отцу!