Пропавшая весной

— Нет. Я скажу тебе еще об одном, — внезапно успокоившись, произнес Родни. — Ты прекрасно знаешь, что Каргилл в настоящее время занят весьма важной и необходимой научной работой, которая связана с выработкой методов лечения туберкулеза. Его метод получил всеобщее признание, так что скоро он станет весьма заметной фигурой в нашей медицине. Но, к сожалению, простая человеческая слабость может перечеркнуть все его заслуги в глазах общественного мнения и подорвет его авторитет. Его карьера окажется под сомнением. Это значит, что его работа, столь необходимая людям, многое потеряет в глазах общества, если не прекратится совсем, чему в значительней степени намереваешься способствовать и ты сама.

— Ты хочешь убедить меня, что мой гражданский и человеческий долг — это оставить профессора Руперта Каргилла в покое, чтобы он и дальше мог беспрепятственно заниматься решением жизненно важных медицинских проблем, да, папа? — с горечью и ехидством спросила Эверил.

— Пожалуй, нет, — пожал плечами Родни. — Я просто думаю о нем самом… — Голос Родни вдруг налился неистовой силой. — Можешь положиться, милая моя, на мой собственный, мой личный жизненный опыт! Человек, который не имеет возможности заниматься тем, к чему предназначила его судьба и чем он сам хочет заниматься всею душой, является человеком лишь наполовину. Я могу тебя в этом заверить. Это так же верно, как и то, что я стою сейчас перед тобою. Если ты оторвешь Руперта Каргилла от его главного дела, дела всей его жизни, если ты лишишь его возможности продолжать заниматься этим делом, то рано или поздно наступит день, когда ты увидишь, что человек, которого ты любишь и которому желаешь счастья, — этот человек несчастен. Он постареет раньше времени, он устанет от жизни, он станет черствым и бессердечным даже по отношению к тебе самой. Он скажет тебе, что прожил лишь половину жизни. А если ты считаешь, что твоя любовь, и вообще женская любовь, способна вознаградить его за эту потерю, то я скажу тебе, что ты — сентиментальная дура, и больше ничего!

Родни умолк, отошел к столу, сел в кресло. Привычным жестом поправил рукой волосы.

— Ты тут наговорил мне столько всего, — после долгого молчания хмуро произнесла Эверил. — Но как я узнаю… — Она запнулась, но тут же продолжала: — Как я узнаю, что это…

— …что это правда? — перебил ее Родни. — Я могу сказать тебе лишь одно. Я все это знаю по собственному опыту. Я говорю тебе, Эверил, как мужнина, как твой отец, наконец…

— Да, — мрачно произнесла Эверил. — Я вижу…

— Дело твое, Эверил, — сквозь зубы процедил Родни, — можешь верить, можешь не верить. Можешь принять мой совет, можешь отвергнуть. Но все-таки, я думаю, у тебя хватит здравого смысла и дальновидности, чтобы выбрать правильное решение.

Эверил, не говоря ни слова, повернулась и медленно направилась к двери. Уже потянув за ручку, она неожиданно остановилась и оглянулась на отца.

Джоанна, растерянно молчавшая все время, даже испугалась, когда увидела на лице дочери выражение злобы и мстительности.

— Ты мне преподал хороший урок, папа, — угрюмо произнесла Эверил. — Но не думай, что я тебе благодарна за него! Я… Я тебя ненавижу!

Эверил вышла вон и с яростью хлопнула дверью. Джоанна шагнула было за нею, но Родни удержал ее.

— Не надо. Пусть побудет одна, — тихо произнес он. — Ты что, не понимаешь? Мы победили!

Глава 8

На этом все и кончилось.

Эверил ходила тише воды и ниже травы, на вопросы отвечала односложно или не отвечала совсем, если видела, что можно обойтись и без слов. Она очень похудела и побледнела лицом.

Месяц спустя она выразила желание уехать в Лондон и поступить на курсы секретарей.

Родни согласился сразу, Эверил покинула родителей безо всякого видимого сожаления и печали. Вероятно, разлука с родителями ее совсем не огорчала.

Когда, три месяца спустя, она приехала домой на каникулы, то выглядела совершенно нормальным человеком и, похоже, вела в Лондоне отнюдь не затворническую жизнь.

Джоанна, наблюдая за дочерью, чувствовала огромное облегчение, о чем не замедлила сообщить Родни.

— Ну вот, видишь, дорогой, все кончилось благополучно. Я ни на минуту не допускала мысли, что у нее серьезные чувства! Я так и знала, что у нее обыкновенный девический каприз!

Родни усмехнулся и снисходительно посмотрел на нее.

— Бедная моя Джоанна! — со вздохом произнес он свою сакраментальную фразу, смысл которой для Джоанны так и остался непонятным, хотя она чувствовала в ней оскорбительною нотку.

— Но ты ведь не будешь спорить, что все волнения оказались временными, не так ли, Родни? — с легким раздражением спросила она.

— Да, — кивнул он. — В те дни нам с тобой пришлось поволноваться, я согласен. Но ты-то, кажется, и не переживала всерьез, Джоанна?

— Что ты имеешь в виду? — вспыхнула она. — Я точно так же переживала в те дни, как и ты сам, как и наша Эверил!

— Вот как? — усмехнулся Родни, — Интересно..