Пропавшее войско

Женщины и вьючные животные добрались к месту ночевки позже, когда тропинку освещал, не давая сбиться с пути, лишь бледный свет луны. По ту сторону гор на белом фоне виднелись темные пятна — укрепленные деревни, каждая из которых стояла на выступе скалы. Провизия, раздобытая в поселениях арменов, почти закончилась, воины хотели есть.

На рассвете Софос приказал распределить оставшиеся продукты, после чего велел трубить наступление.

Армия по очереди окружала деревни, чередуя атаки с отступлениями и вынуждая защитников метать стрелы и копья, бросать камни — примитивное и малоэффективное оружие, — а потом в дело вступала тяжелая пехота. Я смотрела, как Агасий, Клеоним и Эврилох из Лус в доспехах бегут по мосту, ведущему к воротам деревни, словно атлеты в безумном соревновании: перегоняя друг друга, с криками и смехом, выламывая решетки ударом щита и увлекая за собой разъяренных товарищей.

И тогда я узнала, до какой степени могут доходить любовь к свободе, привязанность к своей земле и ужас перед неведомым врагом.

Деревенские женщины стали сбрасывать детей вниз с уступа, а потом сами прыгали вслед за ними, разбиваясь об острые камни. И мужчины, бившиеся до последнего, обессилевшие, обезоруженные, следовали за женами и детьми.

Армия с трофеями и провизией двинулась дальше, по-прежнему вдоль реки, по-прежнему на восток. Мы шли днями напролет, не останавливаясь, и миновали еще одну гору, которую я некоторое время назад видела на горизонте, сверкающую в лучах рассвета, словно драгоценный камень. Она оказалась огромной, ее вершина и склоны, покрытые черными складками, прорезали пелену облаков и величественно возвышались над высокогорьем.

Потом над бесконечными, молчаливыми полями повалил снег — он шел весь день и всю ночь, беспрестанно. А может, два дня или даже три: в моей памяти они наложились один на другой. Помню только, что потеряли одного из наших слуг: он пропал во время бури.

На следующее утро у Листры начались схватки. Я надеялась, что все закончится, пока воины утоляют голод, собирают палатки и готовятся выступить в путь. Велела оставшемуся слуге привязать решетку к двум шестам, чтобы потом запрячь в эту конструкцию одного из мулов, — получится что-то вроде саней, на них можно будет поместить девушку и ребенка. Однако все произошло совсем не так, как мне того хотелось. Схватки продолжались и были весьма сильными, Листра кричала, но ребенок не появлялся на свет. Прискакал Ксен, уже в доспехах, натянул поводья своего коня:

— Что ты собираешься делать? Мы должны выступать, армия не может ждать.

— Я не оставлю ее в таком положении: ее сожрут волки. Ты не видишь, она рожает?

— Определяй в сани, и двинемся дальше.

— Нет, ребенок вот-вот родится; нужно лежать неподвижно. Осталось немного. Ступай, оставь мне слугу и мула с санями, мы вас догоним. Я легко найду вас по следам.

Ксен с неохотой согласился, зная, какая я сильная и какой опыт приобрела, научившись правильно вести себя в трудных ситуациях.

— Будь внимательна и осторожна! — Он помахал рукой на прощание и ускакал к своим разведчикам.

Снег продолжал падать, шум удаляющейся армии постепенно смолкал вдали. Слуга нервничал и беспокоился.

— Пойдем, — говорил он то и дело. — Больше ждать нельзя. Мы погибнем, если отстанем.

— Еще немного, еще чуть-чуть — и она родит, — отвечала я все менее уверенно.

У Листры, измученной и усталой, не получалось тужиться. Я пыталась помочь, нажимала на живот и кричала:

— Тужься! Давай рожай, маленькая потаскуха, рожай это дитя десяти тысяч отцов! — Но с каждым мгновением чувствовала себя все более беспомощной, а тревога становилась все сильнее.

Я задыхалась при мысли о том, что не смогу победить в битве со временем. Кричала, плакала, умоляла:

— Тужься, выталкивай этого ублюдка, проклятие, тужься! — А потом звала: — Ксен, Ксе-е-ен! — Как будто он мог меня услышать.

Листра лежала бледная, ледяная, вся в поту, глаза ее ввалились, вокруг образовались синяки. Дыхание превратилось в болезненный свист. Она посмотрела на меня тоскливо и потерянно.

— Не получается, — сказала она еле слышно. — Прости, не получается.

— Все у тебя получится, тужься, проклятие! Ну вот, я уже вижу волосики, рожай же, осталось совсем чуть-чуть, выталкивай его, давай!

Листра еще мгновение смотрела на меня со слезами — они текли по ее впалым щекам, — после чего запрокинула голову и осталась лежать неподвижно, глядя на падающий снег широко раскрытыми глазами.

Я схватила ее за плечи и стала трясти:

— Не умирай, не умирай, очнись! Держись, я унесу тебя отсюда, я тебя унесу!

Сама не понимала, что говорю, произносила бессмысленные слова, пытаясь расшевелить безжизненное тело. Руки Листры болтались, как у сломанной куклы. Я упала на нее, словно желая поделиться теплом, замерла и стала плакать — не знаю, сколько я так пролежала.

Очнувшись, огляделась, чтобы попросить помощи, и с ужасом поняла, что осталась одна. Сколько времени прошло? Где слуга? Куда ушла армия? Валил густой снег, вокруг стояла такая тишина, что в ней тонули все звуки, в том числе шум дыхания.