Пропавшее войско

Воины разожгли костры, зная, что за нами все равно следят и лучше уж поесть наконец горячей еды. Ксен пригласил к своему столу Эврилоха из Лус и аркадийца Никарха, вместе с Софосом и Клеанором. Я так и не поняла, что это — прощальный ужин перед встречей в потустороннем мире, подобный тому, какой восемьдесят лет назад устроил царь воинов в красных плащах, сражавшийся против самой большой персидской армии всех времен? Ксен рассказал мне историю этого царя, уже ставшую легендарной, — царя, не носившего ни короны, ни богатых одеяний: только тунику из грубой шерсти и красный плащ, как и триста воинов, бившихся под его началом, которые погибли в месте под названием Фермопильское ущелье. Волнующая история. Мне вспомнились слова Софоса: «Давайте есть и пить… завтра…» Внезапный порыв ветер унес прочь окончание фразы.

Когда все отправились по домам, я подошла к моему летописцу с бокалом теплого вина.

— Что будет завтра?

— Не знаю.

— Они снова станут нападать?

— До тех пор, пока хоть один из них останется в живых.

— Но почему, почему они не позволят нам уйти? Неужели не понимают, что им самим это выгодно?

— Ты хочешь сказать, что кардухам было бы гораздо легче пропустить нас, чем пытаться помешать?

— Именно. Многие из них погибли, многие ранены, и будут новые жертвы. Какой в этом толк? Имеет смысл сражаться, если есть шанс отразить нападение врага. Но мы уже здесь и хотим лишь пройти через их земли. Ведь они тоже отлично понимают: оружие, которое остается в теле человека, убивает его; то, что проходит насквозь, не задев жизненно важных органов, — щадит. Никто не желает умирать без причины. Как это объяснить?

Ксен сделал глоток вина и ответил:

— Знаешь, что говорит переводчик? Армия Великого царя напала на эту страну и исчезла в никуда. Один раз местные сделали это, и сделают снова. Горцы просто хотят, чтобы все усвоили: они уничтожат любое войско, проникшее на их территорию. Тогда никто не станет больше нападать на их страну.

— А Тиссаферн? Ведь он тоже хотел расправиться с нами. Все по той же причине?

Ксен кивнул:

— По той же самой: кто сюда пришел — уже не вернется обратно.

— Но почему персы не сделали этого, когда мы были окружены, без пищи и воды? Зачем им понадобилось убивать наших военачальников?

Ксен покачал головой.

— А откуда взялись переводчики? Кто прислал их нам?

— Не знаю.

Я пробудила в нем сомнения, как и в тот раз, когда наши полководцы отправились на встречу с персами.

— Осторожно, Ксен. Добродетель бессильна против обмана.

— Знаю, но здесь все сражаются одинаково храбро, все в равной мере рискуют жизнью. Я полностью доверяю своим товарищам — от главнокомандующего до рядового воина. И еще кое-что: предательство никому не выгодно. Мы можем спастись лишь единственным способом: выполнить свой долг, стать единым целым.

— Это правда, — ответила я, — но скажи мне: есть ли кто-нибудь, кому выгодна гибель армии? Кто-нибудь понесет ущерб, если она вернется?

Ксен пристально взглянул на меня с непроницаемым выражением. Словно хотел донести до меня мысль, которую нельзя произнести вслух, — совсем как служанка царицы-матери. Я не стала настаивать и ничего больше не сказала. Достаточно было того, что он выслушал меня. Помогла ему снять доспехи и отправилась к речке за водой, чтобы он мог помыться перед сном. Только после этого я пошла навестить беременную девушку. Изможденная, она лежала прямо на голой земле. Ветер усилился и гонял по небу куцые белесые облака, стаю трепещущих призраков, блудные души покинувших этот мир.

19

— Вставай, — велела я. — Дам тебе овчину и одеяло. А попона мула послужит подушкой.

Она стала плакать:

— Не могу. А еще среди этих каменных гор я потеряю ребенка.

— Напротив, ты спасешь его: он сын «десяти тысяч», этот маленький ублюдок, так что справится. И ради него ты спасешь саму себя… Или ради нее.

— Уж лучше бы нет. Родиться женщиной — горькая доля.

— Рождение — тяжелое испытание для всех. Сколько молодых людей погибло — сегодня, вчера, — и сколько еще погибнет! Но мы с тобой живы. Скажи: ты когда-нибудь любила?

— Любила? Нет. Но я знаю, о чем ты говоришь. Однажды мне это приснилось. Юноша смотрел на меня словно зачарованный, заставляя чувствовать себя прекрасной. Каждый раз, закрывая глаза, я ждала встречи с ним.

— А теперь он больше не является к тебе во сне?

— Он умер. Смерть — самый могущественный из снов. Ты похоронишь нас, когда мы умрем? Если можно, засыпь нас землей и камнями, не оставляй на съедение лесным зверям.

— Перестань. Когда человек умирает — ему уже все равно.

Я взяла овчину и одеяло и помогла Листре устроиться на ночлег. Потом принесла ей остатки ужина, которые специально для пес спрятала, и немного вина — чтобы подкрепить силы.

Она уснула; надеюсь, тот юноша пришел к ней в грезах.