Пропавшие без вести

— Пусть нас всех отправляют из лазарета куда хотят! Докатились! Врача убивать за оказание помощи, гады арийские! Не выходить на поверку, товарищи! — горячились врачи.

— На поверку всем выходить, — прикрикнул на врачей Соколов. — Приказываю выходить!

На построении он был торжествен и подтянут. Когда дошло до его рапорта, он шагнул не к коменданту, а к штабарцту.

— Всего врачей тридцать четыре, трое из них больны. Один убит часовым за выполнение врачебного долга! — отчеканил он.

— Was?! Was? — переспросил штабарцт.

— Один врач убит за выполнение своего врачебного долга, при оказании помощи раненому, — повторил Соколов.

— Пленный убит за нарушение лагерного режима, за выход из барака после отбоя, — нетерпеливо перебил Соколова гестаповский комендант.

Среди врачей по строю прошел ропот. Далеко не все поняли спор, который велся по-немецки, и зашептались, расспрашивая друг друга.

— Врач убит за оказание неотложной врачебной помощи раненому после отбоя! — возразил Соколов. — Медицинский персонал лазарета обращается за разрешением проводить его до могилы, отдать ему долг как образцу врача и прекрасного человека.

— Achtu-ung! — заорал комендант вместо ответа.

Все смолкли, ожидая объявления какого-нибудь приказа. Но комендант только подал команду разойтись, а сам повернулся и торопливо вошел в канцелярию.

Возбуждение не утихло и после поверки. Никто из врачей не шел на работу.

— После отбоя, ребята, всем врачам выходить из барака строем. Пусть стреляют во всех! — кричал Саша Маслов.

— Такая ведь наглость! И не ответил, мерзавец, сбежал! — горячились врачи.

— Леонид Андреич, да что же это такое?!

Молчал один Тарасевич.

— Я сейчас все же добьюсь ответа, товарищи. Идите пока по баракам, — успокаивал молодежь Соколов.

Когда врачи разошлись по баракам, Соколов зашагал к кабинету штабарцта и подал ему заявление с просьбой освободить от должности, так как не может быть старшим врачом в лазарете, где выполнение медицинского долга карается смертью.

Старый немец и сам был растерян. Он не смотрел Соколову в глаза. Большие желтые руки его дрожали.

— Поверьте, я сам это чувствую, как и вы. Я преклоняюсь перед отвагой убитого доктора. Он же понимал, что могут последовать выстрелы и в него. Мы с вами должны немедля добиться, коллега, чтобы врачам с повязками был разрешен выход во всякое время. Медицинская помощь не должна прекращаться ни днем, ни ночью. Болезнь не знает отбоя и распорядка дня. Я разделяю скорбь вашу и ваших коллег. Сейчас я иду к коменданту, а после обеда дам знать о своем разговоре, — пообещал штабарцт.

Но гауптман уже сам вызвал в комендатуру Соколова. Он раздраженно шагал из угла в угол.

— Если вы хотите добиться перемены режима, вы должны прекратить побеги. Во всем округе нет такого числа побегов, как из моего лагеря! — кричал он. — Меня прозвали уже «чемпионом побегов»!..

Соколов пожал плечами.

— Я думаю, голод и тяжелый режим увеличивают число побегов. Многие бегут от голодной смерти… Хотя русский солдат, кроме того, конечно, верен солдатскому долгу, — сказал он. — Но тот, кто бежит, делает это втайне. Как же мы можем остановить побеги?! Мы же не знаем…

— Знаете!! — заорал комендант. — Знаете! У пойманных находят в запасе медикаменты, бинты. Им ваши врачи помогают! Они одеты, обуты… Я всех больных оставлю в гольцшуе [77]в одном лазаретном белье. Шинели у всех отберу!

— Я полагаю, что за побеги из лагеря отвечает охрана, а не врачи. А больным в летнее время шинели не нужны, — ответил Соколов с обычным спокойствием. — Однако же воздух им нужен, а вы их лишили воздуха. Вы посадили туберкулезных больных в тюрьму. Медицинская помощь тоже нужна не только днем, но также и ночью. Если будут стрелять во врачей, то медицинскую помощь оказывать невозможно. Даже во время осадного положения в городах врачам дают ночной пропуск. Так заведено во всех странах мира.

— Ja, richtig, — солидно подтвердил штабарцт, который вослед Соколову пришел к коменданту, но присутствовал при разговоре до этих пор молча.

— Хорошо. Я отсрочу отбой, но я всех больных разую, раздену. Врачи пусть выходят со своей нарукавной повязкой, но если врачи или фельдшера убегут, то режим станет прежним!

На кладбище проводить Варакина комендант разрешил только врачам.

К обеду могильщики возвратились с кладбища с венком из еловых веток, в которые были вплетены весенние цветы. Больные и персонал выстроились от барака, где лежал Варакин, до самых ворот. После обеда останки Варакина несли на отдельных носилках, позади похоронной вагонетки. Кто-то запел: «Замучен тяжелой неволей…», кто-то другой перефразировал: «Замучен фашистской неволей». И как подходили слова этой грустной песни к Варакину!

Служил ты не долго, но честно
На благо родимой земли,
И мы, твои братья по делу,
Тебя на кладбище снесли…

На возвратном пути Федор, переводчик похоронной команды, шепнул Емельяну, который в числе врачей ходил все же на кладбище: