Пропавшие без вести

Осматривая колонну, он двинулся дальше. Жорка Морда с одной стороны, Славка Собака с другой шли с Брониславом рядом. Подтягиваясь на цыпочки, Славка Собака что-то ему шептал.

Колонна стояла неподвижно. По заведенному обряду за движение и разговор в этот торжественный миг полагались плети и зуботычины…

Дойдя до конца колонны, Бронислав повернул обратно. Медленно подойдя к Ивану, он задержался.

— Как фамилия? — внезапно спросил он.

— Балашов Иван, номер сто сорок три тысячи сто пятнадцать, — по форме отозвался Балашов.

— Чего ты такой тощой, как глиста зеленая? Болен, что ли? Иди в барак. Скажи полицаю, что я велел.

«Неужто я выгляжу хуже других?» — удивился Иван, послушно входя в барак.

Шагая, шлепая, хлюпая по грязи, колонна двинулась получать завтрак.

В барак вошел полицейский.

— Балашов! — крикнул он из дверей. — Иди-ка сюда!

Его повели в помещение полиции, в другой блок.

«Вот тебе на! Что же я такое сказал или сделал?» — удивился Иван.

В просторном бараке свободные от постов полицейские валялись на койках, играли в карты и домино у столов. Провожатый провел Ивана в отгороженный переборкой закуток. Здесь также стояли койка, стол, несколько стульев. На стенах было множество непристойных открыток и вырезок из немецких журналов с изображениями голых женщин — предметы коллекций в фашистской армии.

Два полицая внесли тяжелый бачок с едой, поставили на пол.

— Садись, гостем будешь, — указал за стол развалившийся на койке Бронислав. — Налей-ка ему, да погуще, — распорядился он.

Полицейский налил огромную миску — подобие той, из которой в глухих деревнях едят целые семьи.

— А мяса? Жалеешь?! — рыкнул Бронислав.

Полицай пошарил по дну и вывалил в миску два больших куска мяса. Невольно с голодной жадностью Иван посмотрел на еду.

— Ложка есть? — спросил комендант. — Ну, ешь! Да ешь, ешь, не стесняйся! У нас хватит! — подбодрил он ласковым тоном заботливой матери. — Дать хлеба! — скомандовал он полицейскому.

Тот выложил перед Иваном буханку.

«Что же это такое? С чего доброта одолела вдруг Бронислава? — подумал Иван. — Покупает? Так в чем меня покупать?» — продолжал он думать. Но жадность, какая бывала прежде только во сне, когда виделись богатырские пиршества, жадность изголодавшегося человека нарастала с каждым мгновением.

— Ешь, ешь! Мало будет — еще нальют, — с усмешкой превосходства сказал Бронислав и пододвинул миску ближе к Ивану.

— Куда уж… — растерянно и еще колеблясь, пробормотал Балашов, но рука уже тянулась к ложке, засунутой за обмотку.

Чищеный картофель, фасоль и мясо, мясо! И хлеб… Иван начал есть и сразу согрелся, обмяк, весь погрузившись в еду. Он ел, ел, ел, ел… Со лба лился пот. По телу выступила испарина.

— Шинель скинь. Так много не съешь, — подсказал Бронислав. — Да ты на мясо, на мясо сперва навались, а то суп поешь, а на мясо и места не хватит! Ты его не жалей. Чего не съешь, то с собой в котелке унесешь!

Тепло наполнило все существо Ивана, желудок блаженно отяжелел. Иван облизнул ложку.

— Сыт? — сочувственно спросил Бронислав. На его физиономии разжиревшей крысы изобразилась благодушная доброта.

— Сыт! — тяжко выдохнул Иван, зная, что говорит со сволочью, с комендантом полиции, понимая, что тот теперь спросит за угощение дорогую расплату. Но, весь наполненный ощущением животной, физической сытости в первый раз за тринадцать месяцев, он не мог сейчас ломать голову над догадкой о том, что может потребовать Бронислав.

— Если больше сейчас не хочешь, остатки сложи в котелок. Хлеб с собой забери, — самодовольно разрешил комендант. Он протянул в заключение сигаретку. — Кури. А вы марш отсюда к чертям! — скомандовал он двум полицейским. — Забирайте бачок — и вон!

«Подкупить, подкупить хочет, гадина!» — еще больше уверился Иван.

— Хочешь работать в полиции? — как только вышли оба полицая, приглушенно спросил Бронислав.

— В полиции?! — повторил одно только слово Иван, но негодующий тон его не вызывал сомнений.

— Дура! Сыт будешь — во! Дорожишься, что ли? — грубо сказал Бронислав.

— Не моя дорога! — отрезал Иван, все поняв и холодно соображая, к чему приведет упорство.

— Ну, сдохнешь — и только! Вот начнут набирать колонну на каменоломни, и запишу тебя. Хочешь? — окрысившись, спросил Бронислав.

— Все равно. Кого-нибудь надо писать…

— Болван! Как же так — все равно? Не все равно, жить или сдохнуть! У каждого про себя забота. Пойдешь в полицию — будешь жив! Говорят, у тебя золотые часы…

Иван отрицательно мотнул головой.

— Комсомолец, что ли? Дурак! Ты думаешь, у нас нет комсомольцев? Я сам член партии. С техническим образованием, прораб-строитель. А что тут поделаешь — плен! Надо спасаться… Ну, иди. Я еще тебя позову.

«Сказать, что нет часов?» — подумал Иван. Но могло оказаться хуже — они могли обыскать и избить за обман.

— Иди в барак, — сурово закончил начальник. — Я не таков, чтобы грабить. Насильно часы твои не возьму, а если продашь Жорке Морде, я тебе голову оторву…

Иван вышел.

— Эй, хлеб возьми! — крикнул вслед комендант.

Балашов не вернулся, но полицейский нагнал его и сунул ему в руки котелок и оставшуюся краюшку хлеба.