Пропавшие без вести

— Verruckt! [Сумасшедший!] — взорвался штабарцт. — Я с вами сам попаду в неприятности!

Глебов дерзко пожал плечами, но, спохватившись, вытянулся по стойке «смирно» и промолчал.

— Идите, молодой человек… Я позабочусь о том, чтобы лазарет был обеспечен рентгеном и микроскопами, — заключил штабарцт. — Идите и не делайте грубых ошибок. Когда не было рентгена и микроскопа, немецкая медицина пользовалась аускультацией. Врач должен иметь тонкое, музыкальное ухо, — добавил он поучающе. — Господин Соколов в этом со мною согласен. Значит, и русская медицина этого не чуждалась… Идите…

Глебов козырнул, по-военному повернулся и вышел. Последнее ядовитое слово осталось за старым немцем, но Глебов себя все же чувствовал победителем. И только тогда, когда понял, что опасность уже миновала, у него защемило в душе по поводу провала Хмары и Луцкиса, которых нельзя уж было выручить из беды никакою хитростью…

В тот же день их отправили куда-то по железной дороге. И в лагере так никто ничего и не узнал об их дальнейшей судьбе.

Штабарцт сдержал слово. Спустя две недели в ТБЦ-лазарет был доставлен и установлен рентгеновский аппарат.

Среди русских врачей нашелся и свой специалист-рентгенолог — женщина-врач Яна Карловна Янсон.

В разговоре с нею штабарцт обещал, что он также примет все меры, чтобы ТБЦ-лазарет получил пневмотораксный аппарат.

— Активные методы лечения туберкулеза не могут быть эффективны при голодном пайке, — сказала Янсон.

— Для тех, кого будем лечить пневмотораксом, я постараюсь добиться добавочного питания, — сказал штабарцт. — И скажите тому молодому врачу из блока активного туберкулеза, чтобы он отобрал больных для лечения пневмотораксом, — добавил он с какой-то скрытой значительностью.

Почти все врачи собрались в рентгеновском затемненном бараке, как только он был оборудован, пока Яна Карловна регулировала аппаратуру и приспосабливала к новой работе помещение.

Потом врачебная молодежь по очереди становилась перед экраном. Кое у кого из врачей были обнаружены старые, известковые очаги, подобные потухшим вулканам, у других Янсон отмечала легкие, словно дымка, опасные тени первичных затемнений в верхушках, пятнистость по ходу бронхиальных желез. У иных были травмы костей, полученные во время войны.

— Юрка, давай я тебе осколочек этот выну, — предложил Варакин, когда перед экраном стоял Ломов, у которого небольшой осколок мины засел в позвонке. — Снимок надо бы сделать, а вынуть можно.

— Гитлер железный лом собирает. Отберет да опять пустит в мину, — отшутился Юрка. — Я лучше его сберегу до после войны, а потом вынимать к вам приеду… У вас у самих не осталось ли где припрятанного железного лома?

— Возможно, сидит, приблизительно в том же месте, чуть выше, — отозвался Варакин. — Давайте посмотрим шею. Яна Карловна, можно?

— Ну что же смотреть все врачей да врачей! У каждого где-нибудь есть осколки! Надо больных поставить, посмотреть настоящий туберкулез, — сказал Саша Маслов, когда за экран стал Варакин.

— Включайте, — послышался мягкий голос Янсон. Щелчок. И вот проступил в зеленоватом тумане скелет Михаила.

— Вот здесь где-нибудь, Яна Карловна, — указал Варакин рукой у себя на шее.

— Сидит, сидит, цел, никуда не делся, даже их два здесь: миллиметров пять на семь, а второй — пять на десять…

— Должно быть, уже на излете попали, — подумал вслух Маслов.

— Повернитесь грудью ко мне, — сказала Янсон.

— Яна Карловна! Посмотрите, да он весь в кавернах! Миша! Ведь у тебя же активный процесс!.. — внезапно воскликнул Глебов.

— Что вы городите? — строго и холодно оборвала Янсон, поворачивая Варакина повелительным движением руки. — А ну-ка, еще раз станьте ко мне левым боком, Михаил Степанович… Отлично! Они у вас не очень опасны, эти осколочки, но один из них мне не нравится. Выключайте! — сухо сказала она сестре. — Михаил Степанович, вы зайдете, когда мне не будут мешать добровольные ассистенты. Мы еще раз посмотрим ваш меньший осколочек, — очень он высоко забрался, почти что у мозжечка…

— А в легких что это там Володя заметил? — спросил Маслов.

— Какие-то петрификаты, рубцы… Вы не болели туберкулезом в юности?

— По-моему, нет, — сказал Михаил.

— А по-моему, да! — возразила Янсон. — У вас тут старый процесс и много рубцов. Бывает, что не заметили еще в детстве… Ну что же, товарищи, аппаратура в порядке, — заключила Янсон, — можно начать прием. Сегодня приму человек двенадцать-пятнадцать. Сговоритесь, установите сами: для ТБЦ — одни часы, для хирургии — другие.

И когда все пошли к выходу, Янсон молча за руку задержала Глебова.

— Может быть, лучше не выражать так бурно своих эмоций, Владимир Юрьевич? И это полезно знать не одним рентгенологам, — по-матерински строго сказала она.

— Значит, я все-таки прав? Каверны? — спросил Глебов.

— К сожалению, доктор, вы правы, — сухо ответила Янсон.