Пропавшие наши сердца

Случается, однако, что в партию попадет не та книга и прибудет в далекий город неучтенная. По недоразумению, по ошибке сотрудника. Никто за такой книгой не придет, ее попросту отложат и с ближайшей партией отправят обратно. Никто, ясное дело, не заметит, если библиотекарь небрежно ее пролистает, никто ничего не заподозрит, если в нее положить закладку. В книгах постоянно что-то забывают, почти в каждой библиотеке есть стенд с находками, и чего только не находят в книгах, кроме обычных закладок, – магазинные чеки, туристические брошюры, визитки, списки покупок, зубочистки, палочки от мороженого, пластиковые ножи, а однажды нашли даже ломтик бекона в пленке. На такое никто не обращает внимания, и никто не заметит, если библиотекарь прикарманит записку из книги или со стенда.

Послания были краткими. Непосвященным ничего не говорили эти списки телефонных номеров, непонятные ряды букв, цифр и точек. Но для тех, кто брал с полок «заблудившиеся» книги, получал сообщения от далеких коллег, они содержали бездну сведений. Там зашифрованы были имена детей, которых забрали из семей, и их приметы. Имена и адреса родителей. По всей стране действовала тайная сеть библиотекарей – они собирали сведения, создавали мысленный каталог, сопоставляли с теми детьми, о которых уже знали. Некоторые вели списки, но большинство из осторожности полагались на память. Система была далека от совершенства, но мозг библиотекаря – штука вместительная. У каждого были свои причины рисковать, и пусть ни один не стал бы делиться ими с коллегами, да и возможности встретиться у них не было, всех их сближала отчаянная надежда воссоединить хоть одну семью, передать между страницами книги записку с новым адресом ребенка. Уверить родителей, что их ребенок жив-здоров, хоть он и где-то далеко, обозначить предел бездонной боли. Библиотекари как никто другой умеют ценить знания, даже если их негде пока применить.

Такие послания были редкостью, и все-таки нескольких детей удалось разыскать. Но чаще эти записки просто запоминали или переписывали, вкладывали в другую книгу и отправляли со следующей партией в другой город, списки пропавших и найденных детей росли, имена нанизывались, словно бусины на нитку. Столько было имен, а сеть разрозненная, и держалась она на памяти и удаче – вдруг кому-то посчастливится установить связь? И пока что оставалось только запоминать и передавать сведения другому библиотекарю, в другой город – или Маргарет, если ей удавалось их убедить.

Она отыскивала все новых родителей, потерявших детей и напрасно ждавших, что их раны затянутся. Назначала им встречи в обеденный перерыв где-нибудь на скамейке в парке, кружила с ними по улицам, угощала их сигаретами и ждала, когда они разговорятся. Если они хотели, рассказывала им о Чиже, о том, чего она лишилась, а лишилась она всего. А иногда просто сидела рядом и ждала сколько нужно. День за днем являлась к людям в дом – помолчать; по три часа просиживала с ними в парке, не проронив ни слова. Проходила с ними десять кварталов, пятнадцать, пятьдесят – пока ей не доверятся, пока не разговорятся, не захотят поделиться своей историей.

Расскажите, просила она. Что бы вы хотели им передать, какие слова? Что у вас осталось в памяти? И все записывала на ходу.

Как выяснилось, не только азиатских семей коснулась эта беда; есть среди пострадавших и белые журналисты, наводившие справки о детях, и активисты-латиноамериканцы. Далеко не все соглашаются с ней разговаривать. Некоторых настораживает ее азиатская внешность: это из-за вас начался Кризис, а теперь вы хотите, чтобы вас жалели? И азиаты не все ей доверяют – дескать, она только портит дело. Они-то знают, что будет, если подать голос; обжегшись на молоке, теперь они качают головами и молча захлопывают дверь у нее перед носом.

Иные негодуют: если бы не вы с вашими стихами, ничего бы не случилось. Кое-кто полагает, что за всеми протестами стоит она, что это она подстрекала людей. И с криками выгоняют ее в подъезд, на улицу, а она не спорит, не оправдывается. Некоторые боятся – те, кто живет без документов, опасаясь проверок или того хуже. Есть и такие, кто возмущается: где же она была раньше?

Одна старуха, индианка из племени чокто, у которой забрали внучку, долго смотрела на Маргарет усталым взглядом, а потом клацнула зубами. По-вашему, это что-то новое? Она покачала головой.