Пропавшие в Эдеме

«Ашер Каро! – радостно закричал он мне в коридоре отделения через несколько дней после своего назначения и, пожимая мне руку, добавил: – Кто бы мог поверить?» И смерил меня надменным взглядом, который как бы говорил: кто бы мог поверить, что когда-нибудь твоя судьба будет зависеть от меня, я буду принимать решения о твоем профессиональном будущем и одним росчерком пера смогу снизить тебе зарплату и ставку.

А вот на трауре по Ниве Ран меня удивил. Он не ограничился протокольным визитом, пришел дважды. И каждый раз приносил какое-нибудь домашнее блюдо, которое приготовила его жена. И интересовался тем, как живут Яэла и Асаф. Интересовался по-настоящему, а не просто для галочки. Каждый раз сидел в гостиной больше часа и слушал больше, чем говорил. А если говорил, то не о себе и не о своих достижениях, а о Ниве. Ваша мама, сказал он Асафу и Яэле, была самой яркой девушкой на нашем курсе. В ней было такое, что ли, благородство. Не мне вам рассказывать. Мы все были в нее немного влюблены. Но она еще на третьем курсе выбрала вашего папу – и все. Ни у кого другого не было шансов.

Когда в конце второго визита я провожал его до двери, он положил руку мне на плечо и сказал интимным тоном, совершенно не таким, каким разговаривал с журналистами: все, что тебе нужно, Ашер. Если нужен отпуск, если нужна помощь – какая угодно, – обращайся ко мне без колебаний.

Я сказал спасибо. И действительно чувствовал благодарность. И удивлялся: впервые за долгие годы оказалось, что Ран Говорун бывает другим.

* * *

Через три дня после инцидента с Лиат меня вызвали на встречу с ним.

Я не связал два этих события. Мне не пришло в голову, что одно может иметь отношение к другому.

На следующий день после того, как Лиат пришла ко мне домой, у меня был прием в поликлинике, и так вышло, что мы с ней не встретились. Через день я не видел ее на утренней конференции, а от нашей главной сплетницы узнал, что она почувствовала себя плохо во время смены, но все равно лечила больных, зато потом получила особое разрешение не оставаться на конференцию. Статистику доктора Денкера пополнил еще один случай – он бросил ординаторшу, не без злорадства добавила главная сплетница.

Мне не хватало Лиат у прилавка с кофе. Очень не хватало. Я беспокоился, как она там. С другой стороны, ее отсутствие, которое продолжалось и в последующие дни, принесло мне облегчение. Я не знал, как поведу себя, когда мы встретимся: опущу взгляд, как виноватый? Или, наоборот, буду смотреть ей в глаза и объяснять, что просто погладил ее по голове, не имея в виду ничего лишнего, и что эсэмэски, которые я ей посылал в последние месяцы, были только проявлением заботы?

Только один раз за все эти месяцы, что мы работали вместе, мне довелось видеть Лиат в гневе. Она сердилась на хирурга, который, как ей казалось, намеренно не подходит к ее больному, и эта сцена выглядела очень впечатляюще. Если я начну ей объяснять ситуацию, она будет смотреть на меня таким же свирепым взглядом и говорить таким же резким и ранящим тоном?

Вечерами я сидел и сочинял эсэмэски ей.

Извините, что обидел Вас, – писал я ей.

Грейпфрутовый сок теряет во вкусе, когда пьешь его один, – писал я ей.

Когда Нива была в армии, ее командир заперся с ней в штабе, – писал я ей. – Тот, кто видел, как женщина живет под грузом такого опыта, никогда не сможет… понимаете?

Из этих эсэмэсок я не отослал ни одной. Боялся ответа Лиат. И не меньше боялся, что она не ответит.

Снова и снова я восстанавливал в памяти то, что случилось в те секунды, когда я стоял у дивана: накрыл ее одеялом, подоткнул его, протянул руку погладить ее по голове, она внезапно передвинулась… и снова и снова терзался вопросом: рука, которая соскользнула близко к вырезу ее блузки, – она хотела туда соскользнуть?

Нет, снова и снова отвечал я себе. В те мгновения я не чувствовал возбуждения. Я не мечтал о том, как бы затащить ее в постель. Напротив. Я был спокоен. Как будто все происходящее – вот она легла на диван, положила голову на подушку, я взмахнул одеялом, прикоснулся к ней – было идеально. Как будто лучше и не может быть. И хуже не может.

Я надеялся, что, когда Лиат немного отдохнет, ее гнев ослабнет, она поймет, что у меня действительно были чистые намерения, и мы возобновим наши регулярные встречи у кофейного прилавка.

* * *

– Закройте за собой дверь, – попросил Ран Шпицер. Тоном, который ничего хорошего не предвещал. После чего нажал на потайную кнопку и попросил свою секретаршу не переводить к нему звонки.

Но и тогда я не мог предположить, какая разыграется буря. Я думал, что он хочет выпроводить меня на раннюю пенсию, скорее всего, из-за необходимости сокращений – о, этот меч занесен и над нами, как и над всей системой здравоохранения.

– Ашер, Ашер, – вздохнул он, – ты ставишь меня в очень неприятное положение.

Рыбки в его знаменитом аквариуме застыли без движения.

– В чем дело? – Я наклонился вперед, не вставая со стула.