Пропавшие в Эдеме

Она улыбается – улыбкой больных, в которой всегда чувствуется грусть. И все же – улыбается. Эта моя фраза всегда работает. И неважно, что ординаторы слышали ее уже сотни раз. Оттуда я иду в хирургическое отделение, у меня там две консультации. Потом на конференцию у рентгенологов. Я возвращаюсь к ее постели в пять минут четвертого. Она спит. Я пишу ей записку: «Надеюсь, что боли уменьшились, увидимся во время обхода в девять утра. С уважением, доктор Каро» – и прошу медсестру передать женщине записку, когда она проснется. Неопределенность тяжелее болей, понял я с годами. Я подхожу к старшей медсестре, чтобы назначить еще несколько обследований. Она отвечает на мои вопросы сразу же и рассказывает между делом, что Йона, которому ампутировали ноги, пришел в себя после операции, что он под контролем и скоро вернется в отделение для стабилизации диабета. Смерть, значит, пришла к нему, обошла его кругом и ушла.

Я снимаю халат и еду домой. В машине открываю окно, чтобы впустить немного внешнего мира. Во внешнем мире деревья цветут желтыми цветами, но весна еще по-настоящему не началась. Каждый год в это время, в межсезонье, Нива жаловалась, что охрипла, а когда мы бывали в Торонто, она вообще теряла голос.

Мне бы почувствовать облегчение. Но я чувствую только изжогу, как будто сфинктер не удерживает внутри мои эмоции, как будто кислота, которая поднимается у меня по пищеводу, – от кислого самочувствия.

Дома я включаю телефон Нивы и долго смотрю на заставку: мы вчетвером у входа на концерт Боба Дилана в «Royal Albert Hall» в Лондоне, счастливые, оттого что в последний момент сумели купить билеты у спекулянтов. Мы еще не знаем, что концерт окажется ужасный, что там будет совершенно никакое исполнение «В дуновении ветра», после которого – видимо, в знак протеста – упадет в обморок одна зрительница. А я – когда крикнули: «В зале есть врач?» – буду пытаться привести ее в чувство в боковой комнате, пока в зале зрители продолжают хлопать, в надежде – тщетной, конечно, – что Дилан поведет себя прилично и споет что-нибудь на бис.

Я вглядываюсь в глаза Нивы. Это глаза человека, который умеет ценить удовольствие. У нее была исключительная способность испытывать удовольствие. Быть абсолютно довольной и счастливой.

Мне же всегда чего-то не хватает. Мне всегда чего-то не хватало.

Я захожу в папку с сообщениями, в последний раз раздумываю, выбираю формулировку и наконец отправляю Лиат одно слово:

Спасибо.

* * *

Она не ответила. Но две галочки, которые из серых стали голубыми, свидетельствуют о том, что она прочла сообщение. И решила не отвечать.

Ее страничка в «Фейсбуке» несколько недель после этого не обновлялась.

Я постоянно заходил на нее. Даже во время разговоров по скайпу с Асафом и Сарой, которые стали более частыми, поскольку ребята были рады советоваться со мной по поводу беременности…

Держа телефон под столом, я заходил на страничку Лиат.

И снова и снова видел, что там нет новых фотографий. И не написано никаких новых пламенных текстов против старших врачей, которые используют свое положение, чтобы домогаться молодых ординаторов-женщин.

Через какое-то время, набирая на компьютере выписные эпикризы, я вполуха услышал, как наша главная сплетница рассказывает одной из медсестер, что доктор Бен Абу решила прервать ординатуру на год и поехать в Боливию с миссией «Врачей без границ». Потом – пока я делал вид, что углубился в историю болезни одного из пациентов, – главная сплетница начала рассказывать медсестре о результатах генетического анализа, который недавно сделал ее муж.

– Ты не поверишь, – сказала она.

– Ну и что там было? – Медсестре стало любопытно.

– Девять процентов его генов происходят из Австралии.

– Да ладно.

– Видимо, кто-то из аборигенов пообщался с бабушкой его бабушки. В этом году нам придется туда поехать, чтобы искать семейные корни, выбора нет.

Обе коротко посмеялись. Такой смех иногда слышишь на работе. Смех двух женщин, на плечах которых лежит тяжелая ответственность, и они могут сбросить ее только на одну секунду, не больше.

Я «читал» историю болезни дальше, когда меня пронзила острая боль в области крестца.

Если бы я привстал, это вышло бы неуклюже и моя слабость была бы всем видна, поэтому я остался сидеть, превратив свое офисное кресло в импровизированную инвалидную коляску, и ездил на ней от одной койки к другой, к третьей, не вставая, – и так весь обход.

После этого, когда боль немного успокоилась, я, уже без кресла, спустился к кофейному прилавку, отстоял небольшую очередь, но, когда дело дошло до меня, я не смог ничего купить. Буфетчица посмотрела на меня вопросительно и сказала: «А что для вас?», а я взглянул на нее и спросил: «Ничего, если я постою еще секундочку здесь, около прилавка?» Она кивнула и сказала: «Только отойдите немного в сторонку, чтобы не мешать очереди».