Пропавшие в Стране Страха

Один из них, совсем молоденький, со светлой челкой, выбивающейся из-под шлема с поднятым пластиковым забралом, посмотрел на ребят с любопытством и приветливо – так показалось Нику.

И Ник на всякий случай ему улыбнулся.

Тут же челюсти солдата твердо сомкнулись, глаза стали колючими и жесткими, он сказал угрожающе и презрительно:

– Ну, ты! – И замахнулся дубинкой.

Тут же все остальные нахмурились, взмахнули дубинками и хором сказали:

– Ну, ты!

– Как роботы, – шепнул Ник Людофобу. – А может, они и вправду роботы?

– Нет, они живые, – прошептал Людофоб. – Но больные. Они – страхолюбы.

– Это еще что? – спросил Вик.

Вместо ответа Людофоб вдруг тоненько пропел:

– Наша сила велика…

И тут же солдаты грянули:

Наша сила велика, ка-ка, ка-ка!

Одолеем мы врага, га-га, га-га!

Сделай из живого трупа, упа-упа, упа-упа!

И получишь миску супа, упа-упа, упа-упа!

Они пели все дружнее и громче, а слова песни становились все глупее и задорнее.

– Это их марш, строевая песня, – шепотом пояснил Людофоб. И, пользуясь тем, что солдаты самозабвенно пели, вкратце рассказал братьям о страхолюбах: это те, кому доставляет наслаждение видеть страх другого человека. Таким образом они преодолевают свой собственный страх, а заодно у них растет уважение к себе. Очень часто страхолюбы становятся начальниками и наводят ужас на подчиненных. Собственно, в этом и заключается их главная цель: не возглавлять коллектив, не руководить работой, а именно наводить на подчиненных ужас и любоваться результатом. Чаще же всего страхолюбы поступают на военную службу или в милицию: там неограниченные возможности для возбуждения страха в других людях.

– И ваш доктор их лечит? – спросил Вик.

– Он всех лечит. Хотя БГ считает, что эти люди – самые здоровые. И всех надо такими делать.

– Ага, и в форму всех одеть! – хмыкнул Вик.

– Именно! – подтвердил Людофоб. – БГ считает, что форма делает сильнее. И Страхов с ним согласен, но только отчасти. Конечно, человек в форме смелее, но зато он намного трусливее, когда остается без формы. А ведь ее надо когда-нибудь снимать. Поэтому БГ заставляет солдат даже спать в форме.

Пока они так беседовали, у солдат возник конфликт. Один из поющих, надрываясь изо всех сил, косился на своего соседа, того самого солдата со светлой челкой, и вдруг, оборвав песню, заявил:

– Он не поет!

– Пою! – возразил солдат с челкой.

– Не поешь! Ты только рот разеваешь!

– Ну, разеваю, – не стал дальше спорить солдат. – А зачем, если у меня ни слуха, ни голоса? Только вам песню портить!

– Все поют – и ты должен петь! А не хочешь – получай!

И любитель хорового пения стукнул парня с челкой дубинкой по каске. То же сделали и остальные – на бедную голову безголосого солдата посыпался град ударов. И тот принял это как должное.

И солдаты вновь заорали свою песню. На этот раз парень с челкой старательно пел, как и все, страшно при этом фальшивя, хор стал ужасающе разнобойным, но звучал даже более грозно, чего и хотелось солдатам.

Бешеный Генерал

Пленников выгрузили посреди широкого заасфальтированного двора, окруженного по периметру длинными зданиями-казармами.

И тут же к ним подъехал армейский зеленый джип, а из него выскочил человек в генеральской форме, в зловещих черных очках.

– БГ, – обреченно прошептал Людофоб.

Солдаты, окружавшие троих задержанных, вытянулись и замерли.

А генерал, снимая фуражку и вытирая потный лоб, немедленно начал кричать:

– Кто допустил? Это у вас защита называется? Двое пацанов сумели пробраться! Идиоты! Разжалую всех к чертовой матери! Всем по трое суток ареста, к чертовой матери! Кормить кашей и водой, к чертовой матери! Так вас, и растак, и разэтак, и туда, и сюда! – Тут Бешеный Генерал стал просто-напросто неприлично ругаться. Как ругаются пьяные грузчики. Впрочем, трезвые интеллигенты нынче ругаются точно так же. И школьники тоже. Короче, руганью, которую называют нецензурной, у нас никого не удивишь. Но одно дело, когда на тебя ругаются, а ты можешь ответить, а другое – когда на тебя ругаются, а ты ответить не можешь. Это уже не ругань, а просто хамство. Хамства же Вик не любил, потому что мама Настя и папа Олег учили его никогда никому не позволять не только унижать твое достоинство, но и достоинство других в твоем присутствии. Впрочем, Вик давно это понимал и без их науки. Ему было жалко смотреть на солдат, которые скукожились – лицами, потому что телами они скукожиться при всем желании не могли, стояли навытяжку и терпели.

А Вик не в армии, он не подчиненный генерала, поэтому терпеть не собирался:

– Извините, господин Бешеный Генерал…

– Что?! – взревел БГ. – Как ты меня назвал?!

– Извините… Я просто слышал, что вас так называют… Борис… Григорьевич?

– Гаврилович, только тебя это не касается, ты должен обращаться «товарищ генерал», понял?

– Нет, – спокойно ответил Вик. – Я лицо гражданское, а не солдат, я не имею права называть вас товарищем генералом. Я что хочу сказать, Борис Гаврилович, нехорошо, во-первых, ругаться при детях, хотя мы и не такие уж дети, а во-вторых, нехорошо обзывать тех, кто вам не может ответить тем же.