Мы вышли из полицейского участка через боковую дверь, которая вела на стоянку автомашин. В камере я потеряла счет времени и удивилась, что солнце уже садилось. На секунду я остановилась и сделала долгий, глубокий вдох; никогда воздух не пах слаще. Я нарочно дала Викерсу уйти шагов на пятьдесят вперед, желая уединения. Когда я пошла за ним к его машине, неожиданно полыхнула вспышка. Я в растерянности оглянулась и увидела одинокого фотографа, стоявшего справа от меня, он немного подался вперед с огромной камерой в руках. В ту секунду, когда я повернулась и дала ему нужный ракурс, он стремительно сделал шесть или семь снимков, сверкая вспышкой столь же яркой и беспощадной, как проблесковый огонь. Я вскинула руку, закрываясь от камеры, и краем глаза увидела, как Викерс повернулся и бежит к нам. Я не могла понять, что происходит — для начала, откуда фотограф узнал, кто я, — но с горькой ясностью осознала потерю того, за что боролась. Одного снимка окажется достаточно, чтобы мне навсегда распрощаться с анонимностью. Полиция, может, нехотя и признала мою невиновность, но из невиновности хорошего материала не сделаешь. А вот из подозрений и домыслов — можно, как слишком хорошо мне было известно.
Кто несет за это ответственность, долго гадать не пришлось. Когда Викерс схватил фотографа, из-за машины появилась фигура.
— Сара, вы хотите рассказать мне об аресте? Почему полиция привезла вас сюда для беседы? Каким образом вы причастны к смерти Дженни?
Пришлось отдать ей должное. Может, Кэрол Шэпли и нечистоплотный репортер второсортной местной газеты, но она обладала интуицией, позволявшей ей находить сюжеты, с которыми национальным газетам и нечего было тягаться.
— Кто позволил вам прийти сюда? — грубо спросил Викерс через плечо. Он толкнул фотографа к стене, прижав его лицо к кирпичной кладке, и я заметила, что Викерс дышит с присвистом. Однако инспектор был сильнее, чем казался, и хотя этот человек сопротивлялся, но я не думаю, что у него имелся шанс вырваться.
Кэрол улыбнулась.
— У меня повсюду источники, старший инспектор Викерс. Они снабжают меня информацией.
— Что ж, ваши источники ввели вас в заблуждение. Материала здесь нет. Вы на территории полицейского владения. Вы даже стоять здесь не должны.
Она проигнорировала его слова. Глаза ее, как прожекторы, обшарили меня, ничего не упуская. Я чувствовала себя совершенно беззащитной.
— Сара, мы можем сделать продолжение последней статьи, рассказав, что произошло сегодня. Мы можем полностью обелить ваше имя.
— Я так не думаю.
— Разве вы не хотите, чтобы люди знали о вашей невиновности?
Чего я хотела, так это держаться от нее как можно дальше. Я молча отвернулась, зная, что любые мои слова будут использованы для создания интересного материала.
Позади меня хлопнула дверь, и на улицу вышла пара полицейских в форме, они посмеивались, сначала не подозревая, что здесь происходит.
— Сюда, ребята, — пропыхтел Викерс, и пара отреагировала, как хорошо обученные собаки на свисток, не задавая вопросов.
Я немного пожалела фотографа, когда ему скрутили руки и силой уложили на землю. Викерс отошел и вытер рот тыльной стороной ладони. В другой руке у него болталась камера фотографа.
— Надо бы убедиться, что она не пострадала. Разве не ужасно будет, если она сломалась? — При этих словах он разжал пальцы, и камера упала на землю. — О Боже. Как я неловок.
Фотограф попробовал лягнуть полицейских, которые его держали, и заработал коленом в ребра. Не обращая на него внимания, Викерс поднял камеру и включил ее.
— Она все еще работает, — любезно известил он. — Ну разве не чудо? Современная технология в самом своем лучшем проявлении. — Он присел на корточки рядом с фотографом. — Могу я взглянуть на снимки, которые вы только что сделали?
Мужчина стал негромко, с ожесточением ругаться.
— Полегче, иначе я вас арестую.
— Вы не можете арестовать за ругань, — разъярился мужчина.
— Статья пятая Закона об общественном порядке гласит, что могу, — сказал Викерс, просматривая снимки. — Ругнитесь еще раз, и узнаете, серьезно ли я говорю. Для чего эта кнопка? Стирает, не так ли?
Кэрол встала рядом с Викерсом.
— Вы не можете этого сделать. Я об этом сообщу — это цензура. Жестокость полиции. Злоупотребление властью. Я обеспечу вам такие неприятности, что вы никогда больше не будете работать в полиции.
— О нет, моя дорогая, вы ошибаетесь. Это я могу сделать так, что вы ни слова больше не напишете для «Элмвью икзэминэр». Эдди Бриггс — мой хороший друг и не большой ваш почитатель, миссис Шэпли, даже несмотря на то что он ваш начальник. Затем имеется ваш автомобиль — уверен, если я его осмотрю, то сумею найти очень веские причины, по которым его требуется поставить на прикол, ради вашей же безопасности, вы понимаете? — Он улыбнулся ей. — Небольшой совет: не вступайте в бой с полицией. Мы выиграем.
— Вы мне угрожаете?