Пропавший чиновник

Впрочем, его это мало интересует. Сообщения эти заполняют комнату, но на него не производят особого впечатления. Однако в один прекрасный день он узнает нечто, сильно заинтересовавшее его. Он вскакивает со стула и напряженно вслушивается. Он прикладывает ухо к стене и слушает, слзчлает… «У всех еще свежо в памяти ужасное самоубийство, происшедшее в октябре прошлого года на Амагереком полигоне, когда чиновник Теодор Амстед взорвал себя на воздух с помощью динамита. Одновременно с Теодором Амстедом исчез сорокашестилетний Михаэль Могенсен, проживавший на улице Розен- гаде. Продолжая следствие по этому- делу, полиция пришла к выводу, что оба эти человека были знакомы друг с другом и что существует связь между одновременным исчезновением того и другого. Согласно показаниям бывшего учителя гимназии Г. Шефа, Теодор Амстед и Михаэль Могенсен были однокашниками. Далее, полиция установила, что между ними были какие–то отношения, которые поддерживались вплоть до трагической смерти Теодора Амстеда и исчезновения Могенсена. Полиция допускает возможность преступления. На запрос редакции последних известий полицейский комиссар Таге Хадерс- лев мог лишь заявить, что полиция работает не покладая рук и надеется добиться успеха. Тому, кто может что- либо сообщить об исчезновении Могенсена, которого в последний раз видели в его квартире на улице Розенгаде в октябре месяце, полиция обещает награду в размере пятисот крон.

Приметы Михаэля Могенсена следующие…»

36

Уже несколько дней стоит трескучий мороз. Из окон сильно дует, и в маленькой комнате у Герберта Джонсона зябнут ноги. Догорают дрога в печке, но в комнате попрежнему холодно. А по ночам у Джонсона зуб на зуб не попадает. Ему даже кажется, что простыни и тяжелая перина заиндевели.

С юго–востока подул колючий ветер. Пошел снег. Джонсон стоит у окна и с интересом следит за тем, как быстро портится погода. Задула настоящая вьюга. Кружится снег, его намело столько, что все канавы занесены. На дороге выросли волнистые сугробы.

Джонсон смотрит на покрытую снегом улицу с каким- то удивительно радостным чувством. В детстве он очень любил метели. Он стоял по вечерам у окна и смотрел, как танцуют снежинки в небольшом круге света от газового фонаря. Как чудесно преображается улица, когда снега наметает столько, что даже трамваи останавливаются.

Собственно, его очень мало трогает, идет снег или нет. Ему уже сорок шесть лет, и прошли те времена, когда он играл в снежки и катался на санках. Какое дело ему до снега? И тем не менее он смотрит на него с радостью и жадно следит за снежным вихрем. Он с удовлетворением отмечает, что снег падает все гуще, метель бушует все сильнее. На дорогах растут сугробы. И если так будет продолжаться, то движение по дороге застопорится.

Впрочем, в это время года вообще трудно говорить о каком–нибудь движении. Мимо дома Йенса Йенсена проезжают всего–навсего две машины — булочника и мясника. Правда, есть еще «сырный фургон», желтый автомобиль с добродушным шофером. Он развозит сыр, колбасу и печеночный паштет. Наконец, существует фордик Хагехольма, этого беспокойного духа.

Здесь нет трамваев, для которых заносы служили бы помехой. Но легковой автомобиль легко может застрять.

На узкоколейке тоже придется остановить движение, а то как бы поезд не завяз в снегу. Мистер Джонсон жалеет, что не сможет уехать с вечерним поездом.

На следующее утро всюду намело высокие сугробы. Кругом стоят застрявшие в снегу машины. Радио Йенса Йенсена сообщает, что все поезда стали, а на дорогах нет проезда. Такого снегопада старожилы не упомнят. Это еще хуже, чем в 1897 году.

На шоссе орудуют лопатами рабочие, молодые парни в резиновых сапогах и с трубками во рту. К большому неудовольствию Йенса Йенсена, они затеяли какую–то игру, дурачатся, бросают друг в друга снежками, а работа мало двигается вперед.

Вот и произошел несчастный случай. А разве может быть иначе, когда молодежь разыграется и начнет дурить? Тут уж добра не жди. Одному из рабочих, еще совсем юноше, ударом лопаты раздробило три пальца. Три пальца правой руки. Теперь он на всю жизнь калека. Ну, да пусть сам на себя пеняет. Вперед наука, — больше он, пожалуй, уж не станет дурака валять.

А потом дело обернулось еще серьезнее. Оказалось, что пострадавшего ударил лопатой сьгн садовника. А садовник — заклятый враг Йенса Йенсена. Поэтому Йенс Йенсен подробно допрашивает всех свидетелей происшествия. Наконец–то нашелся повод поприжать садовника.