При этих словах Нелюбова Косицын поспешно извинился и ловко подхватил под локоток проходившего мимо тучного человека: «Вячеслав Сергеевич, вы читали «Теленок в кизяке»? Потрясающий роман! Потрясающий!»
– «Теленок в кизяке»… «Теленок в кизяке»… Что это? – успел проворчать Родов перед тем, как тоже нырнуть в толпу.
– Может, естественное продолжение «Бодался теленок с дубом», – уже в никуда ответил Нелюбов. И, оставшись вдвоем с другом, посоветовал: – Ты, Андрей, кстати, поменьше бы говорил при этом Косицыне. Он хоть и вертит своими локаторами по округе и находится как бы одновременно и тут и там, все аккуратно подмечает, запоминает, а потом по-быстрому твои мысли под своим именем печатает. Собственные-то рождать у него таланта нет, а вот отобрать чужие, причем довольно искусно и беззастенчиво отобрать, на это его вполне хватает. Даже прикрывается Пушкиным – беру, говорит, чужое, но делаю своим.
– Да ладно, Саш, не оскудеем. Он же Косицын, почти что Феофилакт Косичкин. Автор «Слова о полку Игореве» тоже ведь записал слова некого бояна, а в результате оба остались неизвестными. Брать все даром – тоже дар. Особенно по нонешним-то временам. Успеха и славы сейчас добиваются именно суетящиеся. Редакционные портфели пухнут от голода. Пошли лучше пройдемся по выставке.
– Спасибо, я уже. Пробежался пораньше. А в общем-то вполне можно было и не смотреть. Современным искусством у нас ведь теперь называют все, что не похоже на реализм. Да и вообще на искусство, на культуру, на традицию.
– Ты что ж, против квадрата Малевича? – улыбнулся Иволгин.
– Нет, я не против Малевича, не против Кандинского, не против Пикассо, не против «Черного квадрата» и «Девочки на шаре»! Я против тех, кто «на шАру», вслед за ними, вываливает на зрителя свои скудные познания и о жизни, и о живописи, и об эстетике, и об анатомии с геометрией! Я, если угодно, против, когда квадрат Малевича малюют поверх забытого в запасниках Репина!.. Ладно, Андрей, не заводи меня. Скажи лучше, у тебя сегодня какие планы? Ты на машине?
– Куда ж я без нее? Хоть муниципалы уже за каждым вторым деревом знаки платной парковки запрятали, я пока езжу. А планы?.. – задумался было Иволгин. – Какие у престарелого холостяка могут быть планы? Одни упования. Да нет никаких особенно. Лекции у меня завтра. Но на минутку в институт одной дипломнице заскочить обещал. А это святое.
– Да уж, да уж. Знаем мы этих святых, а точнее – блаженных дипломниц! Я вот, Андрюша, стал замечать, что чем дольше живу, тем больше вокруг красивых женщин.
– И на сколько диоптрий их стало больше? – дружелюбно съехидничал Иволгин.
– Да нет, правда. Иногда думаешь: «Эх, мне бы лет двадцать – тридцать скинуть!..»
– Заманчиво, конечно. Только, я тебя уверяю – в той же пропорции и красавиц поубавится вокруг.
И приятели расхохотались.
– Кстати, тебя Босяков-Голенищев на юбилей приглашал? – вдруг спросил Нелюбов.
– А что?
– Да вот думаю, идти – не идти.
– А я, Саша, так решил: чтобы попадать на свои юбилеи, надо почаще пропускать чужие.
– Это мудро, – согласился Нелюбов. И после короткого молчания снова задал вопрос: – Слушай, Андрюш, а у тебя же институт рядом с «домжуром»?
– Ну да.
– Тогда, может, заскочим туда вместе. Перекусим. А заодно мне там надо еще на конференцию о свободе печати заглянуть. Понимаешь, матерьяльчик заказали на одном портале. Причем платят сразу. И неплохо. Хочешь, могу познакомить.
– Куда это вы намылились? – переспросил Косицын, поразительно чувствительный на слоган «платят сразу и неплохо».
Через минуту вновь подошел и Юра Родов. А узнав, только хмыкнул:
– Конференция? И, как водится, безусловно, международная. Я тебя умоляю!.. Будет всенепременнейше вся олимпийская сборная московских диаспор! Хотите, я вам эту сказочку про желто-белого бычка заранее расскажу: «Жил-был в одной могучей свободной стране могучий главный редактор. Звали его Яков-лев. И вправду ведь аки лев сражался за гласность. Подошло время передавать ему наследство демократическое, а кому? Были, конечно, и другие редакторы. Их фамилии звучат, прямо как дозировки свободы – целый Яков, Пол-Яков и Треть-Яков. С тех пор и пошли конференции…
Все рассмеялись, а Иволгин уточнил: