Пропавший патрон

– Смейся не смейся, а положение прессы у нас действительно сказочное. Только уж сказка эта вовсе не про бычка и не про тельца, а про лягушку. Приняли закон о печати, в лучших традициях освободили от крепостной зависимости, а земля-то вся у других осталась. За аренду – плати, за бумагу – плати, за типографию, за распространение – плати и угождай. Подписка – йок, потому что, если что и осталось общим достоянием в стране, то это не недра, и не образование, и тем более не культура, а почтовые ящики. В двадцатом веке тебе домой приносили, а в двадцать первом – иди на почту. В рознице твое издание после оплаченного договора примут и в киоске ниже плинтуса разместят, а то и просто на складе свалят. Плати больше! А где деньги-то брать? Читатели обнищали, нечитатели разбогатели. Вот вам и две судьбы, обе лягушачьи – дрыгай лапками, взбивай сметану, пока жив, или шастай по всему болоту в поисках стрелы Арам или Абрам-царевича, прикинься принцессой, сожги свою шкурку, исполняй за ночь любые идиотские желания и будь ему навек послушна. Я, когда на рубеже девяностых главным редактором журнала был, нахлебался. Как на плоту во время шторма. А в волнах бандиты и мошенники скалятся. Только вроде бы прорвался, вылез на берег, книжный магазинчик завел, дизайн-студию, имидж-агентство – на тебе, дефолт! Снова нищий и весь в долгах.

– Многим сегодняшним журналистам надо не «Золотое перо» присуждать, а «Золотого Перро» за объективность освещения событий вручать в честь великого сказочника, – подытожил Нелюбов.

– Ну, после таких слов сам бог велел в ЦДЛ или домжуре за бокальчиком позаседать, – предложил Родов.

– Ага, я тут недавно сунулся было по привычке в прежние наши пенаты. Там теперь цены не просто кусаются, а кусаются, как дикие лисы, нормального человека запросто к бешенству могут привести, – заметил Иволгин. – Даже поинтересовался ради интереса, откуда такие заоблачные цифры – так мне ласково пояснили, что повар у них корсиканец – корсиканец, судя по всему, с наполеоновскими запросами, а официанты – исключительно арабы из Израиля.

– А ра-бы? – с усмешкой в растяжку переспросил Нелюбов.

– Арабы, арабы… А вот рабы от литературы могут откушать у меня, – тут же подхватил Иволгин. – Черной икры не гарантирую, но выпить и закусить найдется. Хотя дым подмосковных пожаров у меня как раз с ней, с икоркой черной, ассоциируется.

– О, гурманище! Да ты черную икру коптить предпочитаешь? Может, еще и уху с ее помощью осветляешь по рецепту «Книги о вкусной и здоровой пище» 1953 года? – спросил Родов.

– Это как?

– Меня сия книга до сих пор воодушевляет. Действительно не читали? Тогда цитирую: «Положите черную икру, паюсную или зернистую, в марлю, опустите в кастрюлю, затем, через десять минут, выньте и выбросьте». И это не пособие для олигархов, это несколько переизданий миллионным тиражом для обычных строителей коммунизма!

– Ну, допустим, для оттяжки необязательно уж вот так, – возразил Андрей. – Можно растереть ее в ступке с холодной водой и в два приема вливать в кастрюлю. Но на самом деле с икрой у меня другая история. Поехали, по пути расскажу.

– Жаль, ну никак сегодня не могу разделить вашу компанию, – неискренне посетовал Косицын и снова исчез из поля зрения.

– Да уж как мы без такого разделителя компании? Я ж тебе говорил, – подмигнул Нелюбов. – У него на голове плешка, а в голове флешка. Сейчас дунет домой все услышанное на бумагу скачивать.

Глава 8

– Ну, вы-то должны помнить, в семьдесят втором году температура тоже долго держалась за тридцать, ни окно, ни форточку не откроешь, – продолжил Иволгин, когда они втроем, преодолевая смог, перебежали к его «Санта Фе». – Тоже горели окрестные леса и торфяные болота. А кондиционера в машине, как и самой машины, у меня тогда еще не было.

Впрочем, я гари хлебнул немного. Может, не такая все-таки была концентрация или консистенция, а может, иное было здоровье. Скорее, и то, и другое. Но, главное, спасла командировка. Причем, – поднял вверх от руля указательный палец рассказчик, – и до сих пор одна из самых памятных и экзотических. Угадайте, куда?

– Ну, не на Бали же? – усмехнулся Нелюбов. – Нет, не на Бали, и не на Маврикий! А в простой советский Калмыкий. Вряд ли бы выпала когда иначе такая командировка на долю девятнадцатилетнего сотрудника. На десять дней, да еще с этаким полусвободным заданием – найти по слухам оставшихся еще там «двадцатипятитысячников», питерских пролетариев, приехавших проводить коллективизацию.

– Опять питерских? – не преминул подметить Родов.

– Ну нынешние-то по меньшей мере миллионники и не с Путиловского, – подыграл Нелюбов.

– Это точно. Да еще надо было посмотреть, как проходит уборочная страда, написать о передовиках-комсомольцах, кстати, они все почему-то оказались с немецкими фамилиями. В такие командировки ездили обычно куда более именитые коллеги. Но все опытные и именитые тогда из потной и дымной Москвы стремились куда-нибудь к влаге моря, или чистоте Сибири, или даже прохладе Севера.