Пропажа государственной важности

— И что из того! Государь тоже не безгрешен, да простит меня Бог! Весь двор судачит о его связи с юной Долгорукой, — в сердцах ляпнул лишнее граф, — а в салонах распевают возмутительные куплеты про продажу нами Аляски, — искренне негодовал он.

— Куплеты про Аляску?! — встрепенулся Чаров.

— Вот, извольте взглянуть на эту мерзость, — он протянул ему листок со стихами.

— …Когда я был царем российским,

Блядей французских я любил

Продав в Америке владенья,

Я им подарков накупил… — прочитал Чаров.

— Причем сия отвратительная пакость поется на фривольный мотивчик, взятый из оперетки Оффенбаха «Орфей в Аду», да еще накануне отъезда государя на выставку в Париж. Неслыханная дерзость! По замыслу этих борзописцев, наш император попадает в Ад и распевает там подобные куплеты. Безбожное паскудство! — брызгал слюной Шувалов. — Ладно, забудем про то. Итак, вы спросили?..

— Я лишь заметил вашему высокопревосходительству, что его императорское высочество герцог едва ли осмелится пойти против воли государя, да и…

— Осмелится, еще как осмелится! — резко оборвал его шеф жандармов, показав своим видом, что слабо верит в происшедшую в герцоге перемену. — К тому же сама мадам, во что бы то ни стало, желает развестись с мужем. О том свидетельствует их переписка, нами в черном кабинете[42]просмотренная. Господин Акинфиев готов дать ей развод и признать вину за якобы имевшие место случаи прелюбодеяния. Правда, свое согласие он оценил в весьма солидную сумму. Впрочем, герцог без труда выплатит ее, как и князь Горчаков, возможно. Хотя последнему это будет сделать куда затруднительнее. Не в пример его высочеству, князь отнюдь не богат.

— Мадам требует денег от них обоих? — искренне удивился Чаров.

— Убежден, она сыплет пудру на мозги министра на предмет замужества и вытягивает из него деньги, — без обиняков отрезал его сиятельство и взялся вновь за письмо. — Ничего не понимаю, — окончив чтение, заключил он. — Это письмо совершенно против логики последних событий и идет вразрез наших собственных наблюдений за Акинфиевой.

— Ваше высокопревосходительство полагает… — сделал непонимающую мину Чаров, застряв на полуслове.

— Или герцог действительно изменил своим планам и решил отказаться от женитьбы на Акинфиевой, во что я не верю, или мадам определилась с выбором в пользу вице-канцлера.

— Однако герцог — куда выгодная партия! — в нужном духе поддержал разговор Чаров.

— Иных мнений и быть не может! — живо откликнулся шеф жандармов. — Ничего не понимаю, — в третий раз, пробежав текст глазами, — повторил он, нахмурившись. — Кто доставил вам послание герцога? — после затянувшейся паузы вопросил он.

— Курьер, ваше высокопревосходительство. От герцога прибыл курьер ко мне на квартиру, — в тревожном недоумении пояснил Сергей.

— Понятно, что курьер, но кто он? Как выглядел? Где изволил остановиться? — нервно хрустя пальцами, раздраженно сыпал вопросами Шувалов.

— В летах, на вид годов сорока будет, обыкновенной наружности. Где остановился, не сообщил, поскольку герцог не ждет от меня немедленного ответа, как явствует из письма.

— Странно, все это чрезвычайно странно, Чаров, — недовольно бурчал шеф жандармов. — И все-таки повидайтесь с Акинфиевой и передайте ей тот ваш камень. Поглядим, как она с ним поступит, — несколько успокоившись, он вспомнил о его идеи с лейхтенберитом[43].

— Непременно, ваше высокопревосходительство. Сегодня же и передам.

— И уведомьте меня запиской на оный предмет. Кстати, оставьте мне на часок письмецо герцога, в приемной его вернут вам, — завершил аудиенцию шеф жандармов.

Едва за Чаровым закрылась дверь, граф позвал адъютанта, приказав отдать текст на графологическую экспертизу. «Пусть мои молодцы почерка сверят, а то уж больно скоро его высочество изволил планы свои поменять. Или, по совету этой интриганки, решил подпустить туману и распространить ложный слух о своих намерениях, коли письмо не подменили и почерк признают за его. А если подменили, тогда, кто и когда это сделал? Жаль, что Чаров не узнал адрес курьера, наблюдение за ним установить следует. А если письмо Чаров подменил? Нет, это совершенно невозможно», — мучился подозрениями Шувалов.

Выйдя из приемной, Сергей направился к Мерзликину.

— Значит, желаешь до конца недели Шнырем попользоваться?

— Буду весьма признателен, коли позволишь, — с искательным лицом подтвердил Чаров.

— Позволить-то, позволю, о чем речь — свои люди. Только вот… — умолк на мгновение он, — начальство о его личности у меня уж справлялось, да я придумал, что сказать. Не тревожься, до конца недели он твой, но опосля, не взыщи. В понедельник он должен стоять как штык в этой комнате. Ну, а от тебя, сам знаешь, уговор дороже денег, — посмотрел на него с прищуром Мерзликин, — услуга одна мне понадобится.

— Не сомневайся, Яков Петрович, сделаю, все что смогу.

— И может быть даже больше, — с потаенной грустью вымолвил Мерзликин.