Пропажа свидетеля

- Но е-мое! - Коньков с досады даже вилкой пристукнул по столу. Неужели ты не понимаешь? У них же конфликт был! Зачем же сводить их в тайге один на один? Да еще не на день, на два, а на целый месяц. Зачем ты назначил в проводники Кончугу? Или других не было?

Дункай замялся, потом сказал с тяжелым вздохом:

- Ну что ты привязался? Остальные были на клепке - ясень заготовляли для мебели.

- Дак что ж, нельзя было отозвать кого-нибудь с клепки? Они же всего за шесть верст отсюда работают!

- Ну и прилипчивый ты! - Дункай покачал головой и опять поморщился. Пойми же, здесь нет никакого подвоха. У Кончуги детей много. Панты он не добыл в этом году - не повезло ему на охоте. А на клепке какой заработок? Вот я решил отправить его с Калгановым - проводнику хорошо платят. И потом, Кончуга надеялся, что Калганов разрешит ему убить одного пантача.

- Но нет же лицензии!

- Тогда были.

- И ты дал ему лицензию?

- Зачем? Калганов сам мог разрешить. Мог войти в положение человека. Ведь нуждается Кончуга. За панты много платят. А Калганов был добрый человек.

- Подожди! То Калганов карабин отбирает за браконьерство, то сам вроде бы потворствует. Что-то здесь не вяжется. Ты мне откровенно скажи - в чем дело?

- А дело в том, что порядка у нас нет, - сказал Дункай, выходя из себя и наливаясь фиолетовым багрянцем. - Если хочешь знать - мы сами потворствуем этому браконьерству.

- Как это так? - опешил Коньков.

- А вот так. Ты видел эти заломы? Сколько там одной кеты гибнет? Может, миллион. Видим, но молчим. А мужикам внушаем: не тронь лишней кеты. Она, мол, общее достояние. Значит, одну рыбу не тронь, а миллионы пусть гибнут? Ну, что они, эти мужики, слепые? Или дети неразумные? Как они думают о нас?

- Допустим, ты с рыбой прав. Но ведь зверь - не рыба. Здесь особая статья.

- Да то же самое! - с силой воскликнул Дункай. - Скажи, кто только по нашей тайге не лазает? И леспромхозовские охотники, и райпотребсоюзовские, и наша артель, и любители всякие из отдаленных центров, и просто шалые хищники. Бесхозная она у нас, тайга-то! Вот мы учимся в школах, в институтах, нам внушают: охотничьи угодья должны быть закреплены за артелями, разбиты на таперские участки... А что на самом деле? Тьфу! Бардак! Извини за выражение.

- А что дадут эти таперские участки?

- Как что? Зверь-то, он ведь родные места знает. Небось был бы у того же Кончуги свой таперский участок, он бы на пушечный выстрел не подпустил бы к нему ни одного браконьера. И сам бы не взял сверх нормы ни одной соболюшки, ни одного пантача. Потому что кормился бы с этого участка и нынче, и завтра, и через многие годы.

- А почему же не закрепят за вами угодья? Кому это на руку?

- Всяким бездельникам да хищникам. Да еще любителям дешевой пушнинки да дичинки, да тем, которые любят развлекаться, из некоторых заведений. Один Калганов носился с этими таперскими участками, пока самого не ухлопали. Он и срывал на мне горе: плохо смотришь! А я что? Дух святой, чтоб углядеть за всеми? И семимильных сапогов у меня нету. Тайга велика. Один наш район с Голландию будет.

- Н-да, брат, дела... - Коньков в задумчивости побарабанил пальцами по столу. - Откуда Калганов?

- Из филиала Академии наук. А раньше был директором соседнего заповедника.

- И часто он у вас бывал?

- Не часто... но бывал. Года три назад он выпускал здесь баргузинского соболя. Изучал парнокопытных, книги писал.

- Он у тебя останавливался?

- Нет, в школе.

- В классе, что ли? Или у знакомых?

- Учительница тут была. Ну и он при ней, значит, приспосабливался.

- Куда же она делась?

- Вышла замуж за Зуева.

- Настя!

- Она.

- Вот оно что!..

Помолчали. Коньков вынул папироску, размял ее, Дункай тем временем услужливо вычеркнул спичку.

- Как думаешь, Семен Хылович? - спросил Коньков, прикуривая и глядя на Дункая. - Калганов разрешил Кончуге взять пантача, или он ваньку валяет?

- Не знаю. Я с ним и не был.

- А где сейчас Инга?

- Наверное, на медпункте.

Коньков засобирался.

- Ну, спасибо тебе за угощение и за откровенность, как говорится. Извини, если в чем был навязчив.

- Ну, об чем речь, - сказал Дункай. - Служба такая. Я ж понимаю.

- Так я пошел на медпункт.

- Ночевать приходи.

- Спасибо!

Коньков закинул через плечо свою планшетку, снял с вешалки фуражку и вышел.

8

Сельская больница размещалась в доме, срубленном из бруса на три связи. И крыльцо высокое, с тесовым козырьком.

Коньков, постучавшись, вошел в первую дверь и оказался в амбулатории. За столом в белом халате и в белой косынке, перехватившей ее иссиня-черные волосы, сидела молодая удэгейка с мелкими приятными чертами лица: низкий, но прямой носик, маленькие алые губки - двугривенным можно накрыть - и узкие, диковато-быстрые смоляные глаза.

Глянув на Конькова, она сказала:

- Присядьте на табурет.

И занялась своим посетителем. Перед ней сидел пожилой охотник-удэгеец в мятом пиджачке и в олочах с длинными ремешками, оплетавшими его ноги точно оборы.

Рука его лежала на столе - во всю ладонь загноившийся, забитый грязью порез.

- Чего же вы так руку запустили? Раньше надо было приходить, - сердито отчитывала охотника Ингани.