Прописные истины

Я сидел у окна, думал обо всем этом, когда в форточку вдруг влетел воробей. Он растерялся, на секунду завис под потолком, трепеща крыльями, и заметался по комнате, пересекая ее наискось, из угла в угол. Но потом опомнился, увидел, куда надо лететь: туда, где деревья, где рябина с недоклеванными ягодами. И спокойно уже полетел прямо в окно — и натолкнулся на что-то, удивился, забил крыльями по стеклу, заскреб коготками, но это «что-то» не пускало. Тогда воробей резко взлетел, разогнался и, пролетев над моей головой, как черная торпедка, ударился грудью о стекло и… упал на подоконник. Полураспахнутые крылья скребнули по подоконнику, клюв раскрылся и глаза закатились в обмороке, как у человека. Я схватил его и испугался: в моих руках отчаянно колотилось живое сердце. Такой испуг испытываешь, когда, погладив ребенка по голове, вдруг почувствуешь под пальцами, под легкими пушистыми волосами мягкое, продавливающееся темя…

Воробей скоро очнулся: я почувствовал, как он весь собрался у меня в ладони, напружинился. Клюв закрылся, с глаз ушла поволока. Я подошел к форточке и выставил на улицу руку, разжав ладонь. Воробей встрепенулся, встал, царапнув ладонь коготками, и вмиг сорвался вниз, прижав крылья, и уже у самой земли взмыл вверх по пологой восходящей кривой.

Я вернулся к столу, посмотрел в окно, сквозь чисто промытое прозрачное стекло, посмотрел на деревья, на дома и на серое небо, на такой близкий, доступный, видимый мир — и испугался еще больше. Я представил вдруг, что чувствовал этот воробей, эта живая божья тварь, глаза которого, так же, как и мои, ясно видели и небо, и дома, и деревья, — что́ чувствовал он, когда между ним и этим видимым миром встала вдруг невидимая, непонятная преграда, и ужас, какой воробьиный ужас испытывал он от ее непонятности, чуждости, непостижимости и безжалостности.

Двадцать лет назад… да, двадцать лет назад, это после девятого класса было, когда отец отправил меня на лето в тюменскую деревушку Козловку, к своему тамыру Назымбеку.

Тамыр — на казахском означает: друг. Но это же слово имеет еще и другое значение: корень. Друзья, тамыры, то есть люди одного корня. Сейчас я вспоминаю, как мы, пацанятами еще, подражая старшим, говорили: это мой кореш. Или: мы с ним корешки, корешата… Теперь, по-моему, так не говорят…

Козловка, куда отправил меня отец, — маленькая деревушка на самом юге Тюменщины, на границе с Казахстаном. Вокруг — и на сибирской, и на казахстанской стороне — большие села; Александровка, Усово, Советское, Раздольное… а в центре этого громадного круга — необозримые березовые леса, чистые, просторные, пересеченные мягкими зелеными дорогами, поросшими в колеях низкой мшистой травой. Едешь часами в бричке сквозь эти леса, перелески, пересекаешь огромные лесные поляны, и невозможно представить себе, что сейчас, за опушкой леса, откроется вдруг большое село, с разбитыми в пыль улицами, с проржавевшими, выброшенными за околицу боронами, сеялками и прочим железным ломом, с мастерскими, земля вокруг которых на сотни метров залита машинным маслом, с нелепыми, холодными каменными домами, похожими не то на скворечники, не то на двухэтажные бараки; нет — здесь должна быть деревушка. Она и есть, и это — Козловка. В ней двенадцать дворов, вытянувшихся в одну ровную линию, и ни в одном из этих дворов нет ворот — просто открытое место, в лучшем случае — два сгнивших, покосившихся столбика со скобами, сквозь которые продета легкая жердина, чтоб скотина не забредала. Народ здесь живет пастушеством, здесь любой карапуз сидит на коне так же ловко и удобно, как на горшке, и без труда управляется с большим стадом. Назымбек с сыном Амантаем тоже пасут скотину, каждый год берут в совхозе стадо в двести голов.

Тамыр отца Назымбек и впрямь был похож на корень: на узловатый, крепкий, черный от земли корень. А жена и дети его — на удивление светлолицые, светлоглазые и светловолосые. Шестилетняя дочь Алия, круглолицая, маленькая, но, как водится по-деревенски, вполне уже самостоятельная, всех называла только по имени и, перед тем, как что-нибудь сказать, произносила, подражая отцу, протяжное «э». «Э, Назымбек, — говорила Алия отцу, — скажи своей жене, что пора уже обедать». Или: «Э, Серко, ты с ума сошел? Куда лезешь?» Серко — это конь.