– Секрет прост, – объяснил он. – Я выхожу из гостиницы заранее и бываю у вашего дома за десять – пятнадцать минут до назначенного времени. В эти сбереженные минуты я с удовольствием прогуливаюсь по тротуару, а когда наступает время, звоню к вам. (Впрочем, так поступаю и я с тех пор, как познакомился с Иваном Петровичем Павловым.)
Правда, однажды с павловской точностью произошел курьез. Накануне, будучи у нас, Иван Петрович выглядел устало. Маргарита Ивановна спросила, не тяжело ли ему добираться сюда.
– Я с удовольствием приезжаю к вам, – ответил Павлов. – Вот только автомобиль… Знаете, не люблю я это механическое чудовище. Мне у нас дома, в Ленинграде, предлагали автомобиль. Я отказался. А здесь его терплю. Ах, если бы мне дали лошадку, – произнес он мечтательно.
– Завтра вы приедете к нам на лошади, – очень уверенно сказала Маргарита Ивановна.
Павлов, потирая руки, улыбался:
– Любопытно, любопытно…
Вечером Маргарита Ивановна отправилась в Центральный парк и договорилась с извозчиком, обычно катающим отдыхающую публику.
– Мистер, завтра будьте в половине десятого у клуба химиков. Там вы увидите старого джентльмена, его будет сопровождать человек средних лет – его сын. Вы их привезете на Вашингтон-сквер. Вот вам три доллара. Вы приедете? Это очень важная просьба.
– Что вы, миссис. Не извольте сомневаться.
Утро следующего дня. Часы бьют десять. Павлова нет. Мы волнуемся. Строим всяческие предположения. Выглядываем в окно – не покажется ли лошадка с тремя седоками. Ничего похожего нет. И вот в половине одиннадцатого к нам буквально врывается разъяренный Павлов.
– Что вы меня дурачите? Я в жизни своей не опаздывал. Теперь день у меня разбит. Простите, и позировать сегодня я не могу-с!
Одним словом, форменный скандал. Маргарита Ивановна бросилась в парк узнать, что случилось с тем извозчиком.
– Сударь, почему вы меня обманули? – строго спросила она возницу.
– Что вы, что вы, миссис! Я ничего не забыл. Утром я попробовал отправиться по указанному вами адресу, но лошадь, сколько я ее не бил, не пошла. Двадцать лет она ходит только вокруг парка…
При встрече все еще до крайности смущенная Маргарита Ивановна стала пересказывать ученому то, что сообщил ей извозчик. А Павлов вдруг просиял и, вскочив с места, восторженно проговорил, обращаясь к нам, как к свидетелям:
– Вот видите, моя теория подтверждается!
Конечно же, речь шла о знаменитых павловских условных рефлексах.
Павлов очень не хотел выглядеть в Америке смешным, неосведомленным провинциалом и расспрашивал нас о всех здешних житейских обычаях.
Например, его озадачил тот факт, что мужчины, войдя в лифт, сняли шляпы.
– Надо ли мне снимать шляпу? – спросил совета Павлов.
– Надо, если едут в гости к одному и тому же хозяину.
Иван Петрович тут же признался, что он вчера снял шляпу в лифте большого универсального магазина.
– Вот видите, к чему приводит неосведомленность.
В один из своих визитов к нам Павлов пожаловался:
– Надоела мне здешняя пища. Все – какая-то безвкусная трава.
Тогда повели его в знаменитый русский ресторан «Медведь». Подали русскому профессору меню в две сотни всяческих блюд. Он посмотрел, сощурясь, на этот поварской гроссбух и попросил официанта:
– Голубчик, мне, пожалуйста, борщ, сырники и чай. Больше я ничего не хочу.
Официантами в ресторане, по американскому обыкновению, служили студенты. Павлов для них – человек святой. Так что заказ его приняли и исполнили мигом. Иван Петрович стал постоянным посетителем этого ресторана. Спрашивал всегда борщ, сырники и чай. Я помню, как однажды, подав нам еду, официант-студент – высокий красивый парень в голубой рубахе – сказал, обращаясь к Павлову:
– Иван Петрович, нынче я последний раз вам служу. Завтра я кончаю университет.
– В добрый путь. Да и мне пора домой.
При прощании не было конца приглашениям еще раз посетить Америку. Павлов, поднимаясь по трапу, махал рукой и энергично произносил одно только слово:
– Прилечу… Прилечу…
Война
22 июня 1941 года огромные буквы газетных аншлагов известили мир о том, что Гитлер совершил вероломное нападение, на территории Советского Союза идет война. С пачкой газет я возвращался домой. Лифтером у нас был аккуратный, добропорядочный немец, участник первой мировой войны. Он низко-низко поклонился мне, без единого слова открыл дверцу лифта, еще раз низко склонил голову.