Они ехали рядом по лесной дороге, и девушка то и дело поворачивала голову, ловя звуки и запахи. Во время приступов слепоты у нее обострялись слух и нюх, а пальцы частенько заменяли ей глаза: она на ощупь определяла форму и состав предметов. Слепота подавляла, изматывала: требовалось много сил, чтобы разобраться в окружающем мире, постоянно сопоставляя звуки, запахи, ощущения. Но были и светлые моменты, когда Исабель, узнав какую-нибудь вещь, радовалась, как дитя.
Вот и сейчас по едва слышному поскрипыванию кожаного ремня и царапанью птичьих когтей она догадалась, что сокол, как и положено, сидит у Джеймса на руке. Время от времени горец негромко заговаривал с птицей – его низкий убаюкивающий голос казался девушке теплым и уютным, как шерстяная шаль в зимний вечер.
Натянутые поводья свидетельствовали, что Линдсей взял на себя управление ее норовистым конем. Время от времени их ноги соприкасались, и тогда по телу Исабель пробегала приятная дрожь.
Джеймс, оказавшийся прирожденным рассказчиком, развлекал спутницу захватывающими историями о своей жизни в Эттрикском лесу – жизни изгнанника и повстанца. Оказывается, он почти десять лет жил там в пещерах, и по его словам чувствовалось, что к своему лесному дому он относится с любовью и уважением.
Тихим голосом, образно и ярко, Линдсей описывал годы, когда он боролся против англичан вместе с Уоллесом и его людьми, – время, полное столкновений, интриг, риска и военных уловок, жестокости и отваги. Он рассказывал об умных, смелых людях с пылким сердцем, веривших, что когда-нибудь их родина обретет свободу, и многим ради этого пожертвовавших.
Однако он ни словом не обмолвился о том, как оказался среди этих людей, а Исабель не решилась спрашивать. Она слушала и радовалась, что от былого отчуждения между ними не осталось и следа.
– Кстати, мой дядя был слеп на один глаз, – вспомнил Джеймс, закончив свой рассказ.
– Сокольничий короля Александра? – с интересом переспросила Исабель.
– Он самый. Его лишил глаза орел, которого он натаскал для охоты.
– Орел? Вот это да! Никогда не слышала, чтобы орлов натаскивали! Неужели их можно приручить?
– Да, если за дело возьмется искусный сокольничий. Так вот, много лет назад мой дядя Найджел взял из орлиного гнезда в горах птенца, выкормил его и приручил. Охотник из него получился на славу, хотя дяде пришлось нелегко. Надо сказать, что у пернатых хищников есть привычка вытирать клюв после еды. И вот однажды этот орел, поев мяса на дядиной руке, вытер клюв о его голову – так дядя Найджел лишился левого глаза.
– Боже милостивый! И что, после этого он бросил птиц?
– Нет, дядя еще долгие годы оставался королевским сокольничим, – с гордостью улыбнулся Линдсей. – И черную повязку на пустой глазнице он носил, как короли носят корону. Еще бы! Всем ясно, что сокольничий без левого глаза натаскивал орла, а значит, достоин самого глубокого уважения.
– Он все еще держит ловчих птиц? – спросила девушка.
– Он умер несколько лет назад, – тихо ответил горец. – После кончины короля Александра дядя оставил должность сокольничего, поселился в Данфермлайне и стал мастерить охотничье снаряжение. Из ловчих птиц держал он только одного старого сапсана, принадлежавшего когда-то королю. Эта птица дожила до почтенного возраста: когда она испустила дух, ей было больше тридцати лет.
– Ого! Да это глубокая старость, – не удержалась от возгласа девушка.
– Ну, в таком случае меня можно считать совсем дряхлым, потому что мне уже больше тридцати.
– Что вы, что вы, я имела в виду птиц!
– А вот вы, наверное, лет на десять моложе меня.
– Не угадали! Этой зимой мне будет уже двадцать шесть. Большинство женщин в этом возрасте уже замужем и имеют детей…
– А вы почему до сих пор не замужем?
– Слишком мало охотников взять в жены слепую прорицательницу, – с безразличным видом пожала плечами девушка, – я не очень-то завидная партия.
Линдсей не ответил и молчал так долго, что она удивленно повернулась в его сторону.
– По-моему, вы, напротив, прекрасная партия, – сказал он наконец.
– Да, я достаточно хороша, чтобы обменять меня на вашу родственницу, – мрачно пошутила она.
Кузина, которую он так самоотверженно пытается освободить, наверняка его возлюбленная, невеста. Как, должно быть, сильно он любит эту женщину, если решился ради нее на похищение, – вот счастливица! Исабель почувствовала ревность к незнакомке.
– Вашему жениху по-настоящему повезло, – продолжал Линдсей, и у девушки на щеках вспыхнул сердитый румянец – горец коснулся слишком болезненной темы.
– Сэра Ральфа выбрал для меня отец, – напомнила она. – Мой жених питает интерес не столько ко мне, сколько к тому, чем я владею.
– Аберлейди?
– Нет, к моему пророческому дару, – Исабель снова повернулась в его сторону, словно хотела заглянуть ему в глаза, если б могла.
– Понимаю…
Она ждала, что он продолжит, но он молчал, и она тоже замолчала, прислушиваясь к глухому топоту копыт, клекоту сокола и негромкому шуму леса – шелесту листвы, шороху ветра и птичьим трелям.