Пророчество Черной Исабель

Прежний владелец Гэвина, по-видимому, немало потрудился над своим питомцем: сокол тотчас сделал шаг и уселся на кулаке нового хозяина, крепко вцепившись когтями в кожу перчатки.

– Молодец, хороший мальчик, – похвалил Линдсей и наградил птицу куском сырого мяса, которое захватил с собой еще в первый приход. Сокол с жадностью проглотил пищу. – Кое-что ты еще помнишь или просто слишком устал, чтобы закатывать истерики.

Дав ему еще кусочек, Джеймс спрятал мясо в сумку на поясе и продолжал:

– Бедняга, ты мне вообще-то совсем ни к чему, но не бойся, я позабочусь о тебе, пока ты не сможешь летать как следует. Только придется заняться твоим воспитанием, потому что манеры у тебя просто из рук вон плохи, – и он погладил птицу по спинке, зная, что это ее успокоит.

Птица в два счета покончила с едой, и Линдсей задул свечу. Уставший и, видимо, страдающий от боли в крыле сокол издал недовольный крик, но потом притих, успокоенный темнотой, которую нарушало лишь пурпурное свечение раскалившейся жаровни.

– Итак, сэр Гэвин, дрессировка начинается, – негромко, напевно произнес Линдсей, продолжая гладить птицу. – Запомни: ты мой пленник, а я твой хозяин. Я буду тебя кормить и даже выпускать на волю, когда придет время. Так что учись узнавать мой голос и слушаться.

Перед глазами Линдсея возникло нежное лицо Исабель. «Она тоже моя пленница, как и ты, Гэвин», – подумал он. Но сокол – часть дикой природы, его можно приручить, подчинить своей воле с помощью силы и опыта.

Девушка – совсем другое дело, ее не приручишь, как птицу. Линдсей вздохнул. Ему так хотелось, чтобы Исабель ему верила! Но вражда между ними слишком сильна, и соколу, видимо, суждено остаться у него гораздо дольше, чем прорицательнице из Аберлейди…

Птица окончательно успокоилась, и Джеймс тихонько затянул строчку из ектеньи, как певал в детстве на клиросе:

– Господи помилуй, господи помилуй…

В лунном свете, который тонкими нитями просачивался в узкую щель входа, замаскированную ветвями деревьев и ползучими растениями, горец заметил, что сокол наклонил голову и внимательно прислушивается к непривычным звукам.

– Господи помилуй, господи помилуй…

Еще в пути, во время многочасового путешествия с Исабель по лесу, Линдсей решил, что будет подзывать птицу именно так: церковный напев, плавный, полный беспредельного спокойствия, чем-то напоминал ему полет сокола.

Повторив напев еще и еще раз, – птица должна запомнить мелодию и голос хозяина, – Джеймс опять негромко заговорил со своим питомцем и принялся медленно, осторожно ходить с ним по темной пещере, чтобы не дать заснуть птице, да и себе самому: время было слишком дорого, чтобы тратить его на сон. Хотя в дальнейшем сокол будет жить на воле, сейчас его следовало как можно скорее приручить, чтобы прекратить припадки буйства: они усугубляли его болезнь; к тому же он мог еще больше пораниться и вообще потерять способность летать.

«Он должен привыкнуть ко мне и поверить, что я желаю ему только добра», – думал Джеймс. Странная вещь – доверие: хрупкое, переменчивое, оно может быть и непоколебимым, как скала. Вот тетя Элис верит ему, Линдсею, что бы о нем ни говорили люди. А Исабель… временами он замечал в ее глазах искорку веры, и тогда у него теплело на сердце. Но теперь, когда он признался, что предал Уоллеса, эта искорка погасла, и, видимо, уже навсегда.

Что ж, Исабель трудно винить, ведь он и сам уже в себя не верит…

Окончательно разбуженная непонятным спросонок шумом, девушка выглянула из-за занавески и умилилась домашней идиллии: тетя Элис с закатанными по локоть рукавами хлопотала у стола, что-то бормоча себе под нос, в очаге потрескивали дрова, тихо клекотала озабоченная чем-то Рагнел, и все эти милые сердцу звуки перекрывал уютный стук дождя по крыше.

– Ну, наконец-то ты проснулась, красавица! – обрадованно воскликнула женщина, и Исабель заметила, что она обеими руками месит тесто.

– Добрый день, госпожа Кроуфорд, – поздоровалась девушка хриплым со сна голосом.

– Пожалуйста, называй меня просто Элис, – поправила та и улыбнулась. – Долго же ты спала – целых два дня! Впрочем, это даже хорошо, ведь добрый сон тоже лекарство.

– Неужели я спала два дня? – изумилась Исабель. – Но я вроде бы несколько раз вставала, чтобы поесть…

– Вставать-то ты вставала, но от усталости не могла даже слова сказать и тотчас снова засыпала, – с улыбкой ответила Элис, продолжая месить тесто. – Давай садись за стол, если тебе больше не хочется спать. Нужно подкрепиться, чтобы восстановить силы.

– А где ваш племянник? – спросила девушка, оглядывая комнату. – Со своим соколом, с Гэвином, как ты его назвала, – усмехнулась женщина. – Неплохое, между прочим, имечко. А мне Джейми велел испечь для этой птицы хлеба, вот я и вожусь с тестом.

– Я не знала, что хищные птицы едят хлеб.