Пророчество Двух Лун

– Ушли те, кто захотел для себя новой жизни. Кто осознал, что никогда не вернется к прежнему. Проще выражаясь, все желающие стать бандитами. Остались крестьяне. Вместе со всеми их суевериями, с их страхами, с их склонностью впадать в панику и творить в этом состоянии кровавые расправы над совершенно неповинными людьми. По-вашему, с позавчерашнего дня крепостные господина Алхвине изменились хоть сколько-нибудь?

Уида сказала:

– Люди вообще не склонны изменяться. Во всяком случае, коренным образом. Они могут быть испуганы на время, но потом все возвращается…

– Хозяин харчевни – милейший человек, – продолжал Джехан. – Мне он всегда нравился. У него хорошая кухня, неплохое пиво, приветливая служанка. Он умеет создать уют, если вы понимаете, о чем я.

– А вы это цените? – перебила Уида.

– Уют? Конечно! – ответил Джехан. – Сам я этого совершенно не умею. У меня дома… впрочем, вы сами увидите. Уже скоро.

Они поехали бок о бок шагом. Джехан продолжал:

– Иногда я заезжаю к нему – посидеть у очага, поболтать, выпить. Посетителей в харчевне обычно немного, так что у него находится для меня минутка. А вчера мне, кроме всего прочего, хотелось порасспросить его о новостях. Он был мрачен, чего за ним обычно не водилось. «Это только начало, – сказал он мне, когда мы сидели с ним на кухне. – Помяните мое слово. Помяните мое слово, господин Джехан, это только начало!»

– Что он имел в виду? – Эмери зажмурился, потер пальцем веки: он плохо выспался, и солнечный свет резал ему глаза.

– Эльфийскую кровь, что же еще, – вместо Джехана ответила Уида.

Джехан покосился на нее.

– Именно так, любезная дама, – подтвердил он.

– Когда он разгадал меня?

– Когда вы вернулись в харчевню после того, как побывали в деревне Алхвине. В первый-то раз он, как думаю, и многие до него, счел вас обычной любительницей верховой езды. Сейчас в моде загорелая кожа – признак отменного здоровья и веселого нрава. Видите, я слежу за модой! – добавил он с наивной гордостью провинциала.

Эмери мимолетно улыбнулся этому, но сразу же вновь стал серьезен.

Джехан продолжал:

– Но потом, когда он снова увидел госпожу Уиду, что-то «вступило ему в голову», как он выразился. У него как будто глаза открылись.

– Я знаю, почему это вышло, – вздохнула Уида. – Моя вина, целиком и полностью. – Она откинулась к Эмери, прижалась головой к его груди, заглянула снизу вверх в его лицо. – Когда эльфийка влюбляется, она во многом теряет власть над собой. Я больше не умею притворяться, как прежде.

– Поясните, – попросил Джехан.

Уида повторила слова, которые Эмери когда-то слышал от королевы:

– Истинные чувства эльфа – любовь и сострадание. Все прочие – обыкновенное притворство. Эльфа очень трудно вывести из себя, заставить сердиться или испугать. Поэтому мы умеем скрываться среди людей, если это нам, конечно, нужно. Но утаить любовь эльф не в состоянии.

Эмери поразило, с какой простотой Уида говорила о своих чувствах. Обычно девушки избегали открывать подобные вещи – и не только посторонним людям, но и близким. Однако для Уиды это было так же естественно, как дыхание.

Джехан сумел отнестись к этому признанию с уважением.

– Не буду притворяться, что вполне понимаю вас, – сказал он. – Но общая картина ясна. Сделав свое открытие, хозяин наш перепугался. Он боится эльфийской крови. Боится вашего влияния. Видите ли, у него ничего нет, кроме этой харчевни. Что будет, если продукты испортятся, если люди, побывавшие под его крышей, начнут болеть? Он долго говорил со мной об этом. Я даже не пытался разубеждать его.

– Почему? – спросил Эмери.

– Бесполезно, – кратко ответил Джехан и замолчал.

Они миновали поляну, спустились к ручью. Уида жадно втягивала ноздрями воздух: здесь пахло сладкими пушистыми цветами, которые часто облюбовывают подобные сырые долинки.

Джехан снова нарушил молчание:

– Он долго объяснял, почему обязан уничтожить всякое эльфийское влияние… Наконец он взял лошадь и отправился в деревню. Сказал, что позовет мужчин, какие остались, чтобы уничтожить эльфийку. Смыть ее следы, так сказать.

– А он не боялся, что, пролив эльфийскую кровь в своем владении, он навсегда отравит собственную землю? – с презрительным видом осведомилась Уида. Ее раздражал контраст между прекрасной природой, которую она созерцала, и жуткими разговорами, в которых она вынуждена была участвовать.

Джехан грустно улыбнулся.

– Никто и не собирался проливать вашу кровь, моя госпожа. Вас бы попросту сожгли.

Уида фыркнула:

– Меня вы такими разговорами не испугаете, господин Джехан. Однажды меня чуть не повесили, знаете?

– Тоже ненавистники эльфов?

– Нет, честные граждане… Я воровала лошадей. Правда.

Джехан засмеялся.

– Что ж, хоть что-то хорошее, не так ли?

Он не стал уточнять, что именно нашел хорошего в услышанном. Эмери же счел, что Уида чересчур похваляется своими подвигами по части конокрадства. В этом было что-то непростительно ребяческое.

Усадьба Джехана показалась вскоре после того, как они поднялись из долинки. Небольшой крепкий дом недавней постройки был обнесен высокой оградой.