— Так оно и есть, — стал объяснять он. — Многие годы иудеи-каббалисты и исламские улемы непрестанно искали ее. Дело в том, что последний монарх династии аббадиев из дворца Биб-Рагель, где ныне и расположен ваш монастырь, образованный и не слишком набожный аль-Мутамид молился на великолепном Коране, уникальном рукописном экземпляре, выполненном знаменитыми каллиграфами Баб-Макараны, славившимися во всем восточном мире своим виртуозным мастерством. И хотя, как известно, на его страницах имеются изображения животных и растений — а это запрещено догматами их неправедной религии, — в одной из сур было скрыто эсхатологическое послание, имеющее важнейшее значение для мусульманской веры. По преданию, одному поэту родом из Сицилии — он был писарем при султане и имел недюжинные таланты — вместе с астрономами и звездочетами удалось расшифровать тайный древний
— Все это мне кажется легендой, лишенной смысла, что вполне в духе еретиков-магометан, мастер Фортун. По правде говоря, я полагала вас более благоразумным человекам, — без обиняков рассудила аббатиса.
— Вы копаетесь там, где можно найти лишь еретические отбросы, — добавила монахиня, надзиравшая за послушницами.
— Может в конечном счете так и оказаться, матушка. Однако фантазии, которые создаются воображением, иногда проявляются в реальности. Подумайте вот над чем. Палачи эмира альморавиды искали эту книгу исключительно для сожжения и не нашли, причем сам он упорно отрицал ее существование. Однако, уже глядя в лицо смерти, он признался своему сицилийскому певцу, что в ночь накануне ареста успел спрятать книгу вместе с другими наиболее ценными томами в «большой каменной раковине» под Дар ас-Сурой. Прошло время, и вот в этот сад знаний вошла грамотная и владевшая несколькими языками донья Беренгуэла и взяла оттуда для себя самые прекрасные цветы. И я вас спрашиваю: какую архитектурную форму имеет это подземное хранилище? Сознайтесь, оно похоже на раковину, не так ли? И разве большинство найденных манускриптов не являются арабскими трактатами? Разве хроники не говорят о том, что на этом самом месте находился «олимп» поэтов, астрономов и других ученых, покровительствуемых аббадийским султаном? Слишком много свидетельств, подтверждающих эти самые предположения.
— Ваша способность к бреду превышает даже вашу дерзость. Эта книга не является Кораном, поэтому выводы, которые вы делаете, безосновательны.
— Несмотря на мой более чем возможный бред, я уверен, что мудрый аль-Мутамид скрыл под этой обложкой основное сокровище своей библиотеки, — не сдавался врач. — Так что, мать Констанса, если вы позволите нам исследовать этот манускрипт, то не останется сомнений: либо мои тезисы подтвердятся, либо нет. Мы изучим его, затем покинем вашу обитель и не станем больше вас беспокоить, обещаю.
Речь врача разожгла любопытство сестер, а сам Яго буквально рвался вникнуть в суть того, что он с таким пафосом защищал. Все присутствовавшие приблизились к аналою, пока аббатиса пухлыми пальцами раскрывала тисненую обложку, а одна из сестер делала то же со створками окон, чтобы было достаточно света. В волнении они столпились вокруг, похожие на колдунов у языческого идола.
Бер Церцер, который в студиуме Сан-Мигеля считался известным арабистом, предложил сначала удостовериться, действительно ли книга является той, о которой говорил Яго. Хрустнул первый лист пергамента, содержавший не более чем название, четкое и однозначное: «Главная жемчужина, молитвы и речи Пророка». Яго почувствовал легкое разочарование, которое не мог скрыть.
— Мне жаль огорчать тебя, мой уважаемый коллега, но ты заблуждаешься.
— Действительно жаль, сеньор Церцер, — откликнулся Яго с несколько потускневшим взором.
Он продолжал в сомнении разглядывать книгу и неуверенно предложил советнику листать дальше, хотя бы это и было бесполезно. Церцер перешел к другому листу, потом к следующему. Было видно, что это не суры Корана в их привычном виде.
— Ладно, пора, наверное, заканчивать с этой комедией, — подвела итог аббатиса.
Внезапно, когда Церцер уже почти согласился и собирался закрыть книгу, его рука замерла и дернулась. Скептический взгляд теперь излучал изумление. Сам он теперь чем-то напоминал жену Лота, сраженную небесной карой. Но вот «соляной столп» растерянно оглянулся и воскликнул:
— Клянусь бородой Моисея! Как же я не увидел!
Яго, ничего не понимая, придвинулся ближе и внимательно прочел пятую страницу с красиво выписанными золотыми буквами. От книги веяло застарелым запахом, а на странице находилась чарующая разгадка тайны, которую он так самоотверженно и долго искал. Церцер в упоении не меньшем, чем его младший коллега, громко прочел:
— «Коран, сура первая. Во имя Аллаха милостивого, милосердного! Хвала — Аллаху, Господу миров, милостивому, милосердному, царю в день суда!»