Пророчество Корана

Яго по-прежнему каждое утро занимался своими больными в зале паломников, используя тонкие кожаные перчатки, которые ежедневно дезинфицировались в перегонном кубе, и широкие черные халаты и кожаные маски, сделанные по схемам ловкого на выдумку Исаака, в которые помещались ароматические травы и ртутные шарики, — все это делало врачей похожими на чудных фантастических птиц. Предложенные Яго санитарные предосторожности: проветривание залов, где находились больные чумой, применение укрепляющих снадобий и немедленное удаление появляющихся нарывов — были не без сопротивления приняты ректором Сандовалем, который высокопарно вещал во время утренних обходов:

— Христианский мир весьма и весьма прогневил Бога, наша хирургия и рецепты здесь бессильны. Того, на кого теперь укажет перст Господень, уже не спасти.

В больницу попадали торговцы из Фландрии, которые донесли, что чума свирепствует в Англии и Уэльсе, а в Стэнфорде умерли все священники. Париж превратился в кладбище; в Брухасе [114] чума унесла более двадцати тысяч душ, богатые города Италии опустели, потому что население их бежало в горы, поближе к ледникам.

— Нужны ли еще нам, христианам, другие доказательства гнева Божьего? — вопрошал Сандоваль.

Были врачи, которые ограничивались тем, что изолировали чумных больных, прописывая им, как водится, кровопускания и банки, а также настойки из плесени, собранной на кладбищах. Кроме того, они обрабатывали бубоны ртутью и раскаленными скребками. Умирающих они вообще не трогали, что вызывало возмущение молодого врача, который вступал со своими коллегами в жаркие, хотя и бесполезные споры.

Яго тяготила такая атмосфера, и он все чаще старался молчать.

— Зависть сильнее лести. В глубине души дон Николас тебе завидует, — подбадривал его Исаак.

— Видимо, его собственные знания неудовлетворительны. Этот человек приводит меня в отчаяние своей чудовищной диагностикой.

Собаки прямо на улицах раздирали трупы, которые десятками — черные, разлагающиеся — лежали на пустырях, кладбищах, у печей для кремации. Повсюду поджоги, грабежи, стоны — будто город оказался захвачен чудовищами и всадниками Апокалипсиса. За городскими стенами слышались крики толп самобичевателей, которые под водительством безумных монахов как саранча опустошали усадьбы и хутора, оставляя после себя пепел, пыль и кровь.

Яго, оставшись без покровительства дона Альфонса, чувствовал, что в лечебнице его присутствие терпят все меньше и меньше. Это не относилось, конечно, к Исааку и ученому советнику Церцеру, однако он стал задумываться над тем, чтобы отказаться от места лекаря и тем самым покончить с изнурительным противостоянием декану-ретрограду, прочно обосновавшемуся в братстве Сан-Клементе. По вечерам с помощью Исаака и Фарфана он занимался больными в кварталах Ареналь и Омниум-Санкторум, в большинстве своем населенном матросами и грузчиками, у которых не было даже медной монеты, чтобы купить хоть какое-нибудь снадобье у знахарей.

В доме у Ортегильи он терпеливо лечил известного генуэзского судовладельца Альдо Минутоло, у которого была сомнительная слава содомита и растлителя малолетних. Ему пришлось удалить свежий бубон под мышкой, и после прижигания и смазываний торговец выздоровел. Он был так пылок в выражении благодарности, что на глазах тех, кто был в таверне «Дель Соль», бросился к ногам врача, восхваляя его искусство, назвал братом и передал ему пятьсот динаров в качестве вознаграждения, которые Яго разделил с Исааком.

— Сеньор Минутоло, — ответил Яго генуэзцу, — если бы вы обратились ко мне уже с удушьем, кровотечением, кровохарканьем и почерневшими деснами, то вас ожидала бы скорая и болезненная смерть. Но вы пришли ко мне вовремя, да и, честно говоря, болезнь ваша могла быть совсем иной.

— Нет, вы ниспосланы самим Богом, и я вечно буду вам обязан! — бил себя в грудь генуэзец.

* * *

После изнурительной работы в больнице Яго, помывшись в чане с горячей водой, высунулся в окно, чтобы подышать воздухом с реки. Было видно, как редкие прохожие боязливо пробираются закоулками, дабы не напороться ненароком на нож или на заразу, поскорее оказаться в безопасности и перевести дух. После почти трех бессонных ночей принятая ванна и эти приглушенные городские шорохи бальзамом пролились на усталую душу лекаря. Вскоре в комнату вошел Фарфан, как-то странно волоча ноги, будто ходьба давалась ему с трудом. В руках — поднос с яичницей, шкварками и чашкой бульона, все это он разместил на столе.

— Благодарю, Эрнандо, надо будет не забыть заплатить за еду Андрее.

— Ты ужинай один. Я что-то устал, пойду на свой тюфяк, хозяин.

— Что с тобой? — Яго искоса глянул на него и вдруг похолодел.

— Просто душно. Уже два месяца слышу одни жалобы, и мне надоело бегать от ангелов смерти, я устал, Яго, — сказал Эрнандо, почесывая свою большую голову.