Пророчество о пчелах

– В общем, так… Как бы это сказать? Утром, только проснувшись, вы неплохо помните ваш последний сон? Если вы его запишете, то он останется у вас в памяти, иначе вы его забудете. Вот и здесь примерно то же самое. Разница в том, что память не о сне, а о вашей прежней жизни.

– Для меня это антинаучно, более того, вы уж не обессудьте… это чушь какая-то!

Говорит прямо как адвокат Веспы Рошфуко!

– А твое мнение, Мелисса? – спрашивает Александр.

Молодая черноглазая женщина внимательно смотрит на отца.

– Такое же, как у Бруно. Ни секунды в это не верю. И вообще, по-моему, после смерти ничего нет. Как и до рождения.

Бруно, ободренный ее поддержкой, заключает:

– Такова грустная реальность: мы рождаемся благодаря слиянию сперматозоида и яйцеклетки и завершаем жизнь кучей разложившегося мяса, пожираемого червями. Понятно, что изобретаются всякие увертки, чтобы не признавать эту болезненную истину.

Бруно удовлетворен собственным нехитрым и ясным объяснением и наливает себе в честь своей победы в дебатах полный бокал вина.

Дальше обед протекает в молчании. Пара, пришедшая последней, уходит первой – торопится на дневные занятия. Александр, помявшись, говорит:

– Вообще-то я не до конца уверен, что это, как выразился Бруно, просто чушь. Я не прочь попробовать.

– Что заставило вас передумать?

Александр размышляет, прежде чем ответить:

– Знаешь, на твой взгляд я, наверное, успешный человек, но лично мне кое-чего недостает. Я президент престижного университета, считаюсь хорошим специалистом по Средневековью, но мне всегда хотелось написать что-нибудь эпохальное. Моя тайная мечта – стать Жюлем Мишле[10] XXI века. Но для этого надо найти оригинальную информацию из первых рук. Пока что все уже сказано в опубликованных книгах и диссертациях. Вдруг благодаря твоей технике визуализации я доберусь до новых источников? Даже если у меня есть один шанс из тысячи, я хочу поэкспериментировать.

В том, что он передумал, сыграло роль и враждебное отношение Бруно…

– Когда?

– Зачем ждать? Хоть сегодня вечером, если ты не против. Дорогой Рене, я приглашаю тебя к себе на ужин. Попробуем твою технику! Выкроишь для меня время? Прямо здесь, в университете, в восточном крыле, у меня служебная квартира.

– В таком случае я должен предупредить мою партнершу, Опал, что я не буду с ней ужинать и что могу вернуться поздно.

20

На улице темно.

Рене жмет на копку звонка и слышит звук колокольчика.

Александр тепло его принимает. На нем шелковый халат, на шее неизменный шелковый платок.

У президента университета огромная служебная квартира, служащая продолжением его кабинета. Александр показывает гостю особую комнату со столиками на козлах. На каждом воспроизведена в уменьшенном масштабе, в исполнении оловянных солдатиков, какая-нибудь прославленная в истории битва.

Стремясь к точности, он вылепил из гипса холмы и покрыл их зеленым мхом, изображающим траву, утыкал пластмассовыми деревцами. Для каждой сцены он использовал сотни солдатиков.

– Перед тобой истоки моей страсти к истории. Начинал я с электропоездов, потом перешел к оловянным солдатикам…

– Узнаю Азенкур![11]

Рене разглядывает крохотных вояк. Каждый тщательно разрисован от руки, на лице у каждого глазки и ротик.

– Какая красота! – восклицает Рене.

Александр, довольный, что произвел впечатление на гостя, ведет его к следующей батальной сцене.

– Здесь то, что должно заинтересовать тебя сильнее всего.

Рене узнает рыцарей-крестоносцев и их противников – одетых по-восточному солдатиков в островерхих шлемах.

– Штурм Иерусалима в 1099 году?

Александр протягивает гостю лупу для лучшего изучения всех деталей макета. Он превращается в мальчишку, радостно хвастающегося своими игрушками.

– Мне было интересно взглянуть на картину сверху, так, как ее видит… сам Бог.

Рене наклоняется над макетом. Ему вспоминается боевой клич «Господи, спаси!».

Если Бог желал этого, если с удовольствием наблюдал, как верящие в Него множат Его славу, то наверняка взирал на происходящее с этого же угла.

– Вы воспроизвели даже спешно сложенные крестоносцами бревенчатые башни! Вот эта, по-моему, башня Годфруа Бульонского, а эта – Раймона IV, графа Тулузского. В этом рву граф засел, уступив честь победы Годфруа.

– Они самые. Какое удовольствие беседовать с экспертом!

Вот только с места, где я находился, этого не было видно. Зато он не воспроизвел ни катапульт, ни пролома в стене.

– На какие источники вы опирались, работая над этой реконструкцией Иерусалима?

– На планы города того времени. Сам-то ты что видел, вернее, думаешь, что видел?

– Насколько я помню, наши войска, я хочу сказать, крестоносцы-франки, сумели проломить стену вот в этой точке. Еще я нашел дверцу, через которую проник вот на эту улицу…