Усмехнулся едва заметно, вспомнив удивлённый взгляд парня, когда услышал он о холодильне. Эль не мог не понимать, что вэссер прекрасно знает: холодильня для него не наказание, а, пожалуй, поощрение. Он и так готов каждый день там молиться.
А вот для других адептов это – вполне суровая аскеза, и он, Энасс, в их глазах будет выглядеть строгим вэссером, не оставляющим проступки служителей без внимания.
Энасс вновь взглянул на Эля и удивлённо распахнул глаза, забыв, что он, вроде бы, спит и смотреть напрямую ему нельзя.
Эль сидел, вытянув ноги, и, поглаживая булыжник, шёпотом уговаривал того потерпеть ещё только два дня. А потом он даст бедному камню возможность наслаждаться покоем и одиночеством, вспоминая их приключения в походе.
– Когда бы ты ещё полетал над горами? – шептал Эль. – Ты видел, какой был оттуда великолепный вид? Или тебе тоже было страшно, и ты не смотрел вниз? Но тебе-то чего бояться, ты бы не пострадал при падении. Это я – дурак, не подумал, каково будет Энассу, если я разобьюсь. Он бы себе этого до конца своих дней не простил. Я уверен, не простил бы. Не такой уж он плохой, как хочет казаться. И ты, малыш, не сердись на него. Он не со зла тебя с места сдёрнул. Просто не подумал, каково тебе будет вдали от родных мест.
Энасс вдруг почувствовал, что на глазах появилась какая-то странная плёнка, от которой окружающие предметы помутнели и начали расплываться.
Значит, Эль не ненавидит его? И даже понимает, что поступил глупо?
Поспешно закрыл глаза, с удивлением почувствовал, как увлажнились веки.
Этого ещё не хватало! Он что, решил расплакаться от умиления?
Слабак.
Сердито сжал губы, повернулся спиной к костру и продолжающему шептаться с камнем Элю и приказал себе: пора спать. Иначе он проспит утреннюю молитву, и таскаться с булыжником придётся уже ему.
Последующие два дня прошли спокойно, без особых приключений, и, останавливаясь на ночёвку, Эль был в приподнято-радостном настроении. Оставалось перетерпеть всего одну ночь, а завтра, после утренней молитвы, он сможет снять свой тяжёлый груз и уже налегке продолжить путешествие, которое после этого испытания станет просто лёгкой и приятной прогулкой.
Еле дождался, когда все поужинают и лягут спать, быстро размазал по ноге уже заканчивающуюся мазь и сел у костра, мечтая, чтобы скорее закончилась эта ночь, а вместе с ней и его аскеза.
Вспоминал прошедшую декаду и думал, как же Энассу повезло, что Солнцеликий взял у него клятву. Сколько раз за эти тяжёлые дни хотелось Элю отвязать булыжник и размозжить им вэссеру голову, чтобы хоть раз тот почувствовал, каково это – терпеть постоянные удары тяжёлого камня. Сколько раз хотелось наорать на него, кинуть в лицо обидные и презрительные слова. Но он терпел и был «покорен и полон смирения», как велел ему Солнцеликий.
И кто бы знал, как ему было сложно исполнять своё обещание.
Но, кажется, он справился. И, наверное, Солнцеликий прав: слишком много в нём гонору, мешающему служению. Может быть, и в следующий раз попроситься в тройку Энасса, чтобы потренировать смирение и покорность?
А теперь, наконец-то, всё заканчивается. Завтра утром можно будет снять булыжник, с которым, благодаря ночным разговорам, он уже почти сроднился. Положить его повыше, чтобы видел он, какие красивые горы возвышаются вокруг, чтобы не скучно было ему лежать здесь многие десятилетия.
Эль улыбнулся: кажется, он совсем с ума сошёл с этой аскезой, раз для булыжника место поудобнее выбирает.
И тут у горизонта что-то сверкнуло.
Эль поднял голову, всматриваясь, но тут же вскочил и попятился, изумлённый открывшимся видением.
С запада быстро поднималось только что ушедшее на покой солнце.