Пророчица

Вот такую предысторию Матрениного пророчества я услышал в ответ на свои расспросы. История простая, вполне правдоподобная, убедительная. И хотя я был настроен проверять каждое сказанное Антоном слово, что называется, «на зуб», придраться мне было не к чему. Антон даже продемонстрировал мне ответ на его запрос, напечатанный на бланке «Артели инвалидов войны и труда «Красный Октябрь», с круглой печатью — всё чин чинарем. Пожалуй, главное, что сообщил мне Антон, касалось возможностей настроить Матрену на «пророчество»: в полном согласии с беседовавшими со мной старушками он категорически отметал такую возможность. По его словам, не то что подговорить Матрену к какому-то сложному действию, но и просто пытаться втолковать ей что-либо было занятием абсолютно бесполезным. Если она завопила про «кровь на стенах», то сделала она это по собственной инициативе, подчиняясь какому-то внутреннему импульсу — в этом Антон нисколько не сомневался.

Таким образом, получалось, что преступник, еще не совершив, но уже запланировав преступление, позаботился (с помощью своей сообщницы) удалить Матрену с места будущего действия и не только удалить, а еще и куда-то спрятать (пока ее не нашли, можно было, по крайней мере, на это надеяться). Такое рассуждение приводит к возникновению двух вопросов: 1) откуда он (преступник) узнал о Матрене и ее пророчестве? и 2) зачем ему было вообще связываться с Матреной? чем она ему могла помешать? И если с ответом на первый вопрос можно было повременить — хотя, как на него ни отвечай, он опять приводил к подозрениям в отношении наших жильцов (а следовательно, надо было снова начинать разбираться с ними по третьему кругу — на что у меня уже никаких сил не было), то второй вопрос был ключевым — он ставил в центр внимания связь пророчества с реальными убийствами. Даже поверив в способность Матрены к ясновидению, мы нисколько не приближаемся к ее роли в готовящемся преступлении. Если преступники не могли ее загодя подговорить и настроить (а в этом мы, вроде бы, убедились), то и никакой роли для дурочки (со всеми ее пророчествами) в плане преступника предусмотрено быть не могло. Тогда с какой стати преступнику вообще обращать на нее внимание? Она бы себе пророчествовала, а он бы делал свое дело — что, в таком случае, могло связать эти две параллельно развивающиеся линии? Хотя…

И тут меня, можно сказать, осенило: ведь это мы, самозваные Холмс и Ватсон, люди с высшим образованием, пропитанные материалистическим мировоззрением до мозга костей, не верим в возможность ясновидения, но преступник-то может придерживаться и других взглядов на подобные вещи и верить хоть в ясновидение, хоть вообще в чертей с рогами и копытами — верить так, как верили в это многие поколения наших предков, которым нельзя отказать в здравомыслии в прочих отношениях, и как до сегодняшнего дня верит (в той или иной мере) в аналогичные сказки бóльшая часть населения нашей страны. Ничего удивительного не было бы в том, что преступника крайне обеспокоило бы появление на месте запланированного дела какой-то ясновидящей, заранее почувствовавшей, чтó там должно произойти. Если она могла так отреагировать на то, что только подготавливалось (а верящий в возможность таких предсказаний не стал бы сомневаться, что дурочка, действительно, что-то «увидела» в будущем), то не завопит ли она еще громче, когда то же самое случится в реальности и она «увидит» это сквозь стены? Для преступника такой переполох, поднятый ясновидящей в спящей квартире, должен был бы кончиться неизбежным крахом и поимкой на месте преступления. Чтобы избежать этого, ему было бы просто необходимо забрать Матрену с места будущего убийства, и не просто забрать, а поместить туда, где ее возможные вопли никто не мог бы услышать и связать их с происходящим в нашей квартире («А еще надежнее: сделать так, чтобы ее воплей никто бы никогда бы не услышал», — подумал я, но не стал говорить Антону). Такой взгляд на факт удаления Матрены из квартиры был весьма правдоподобным и логично объясняющим странное происшествие с появлением мнимой старшей по режиму. Поэтому, хоть я и не воодушевился теперь до такой степени, как по дороге из дома престарелых, — обжегшись на молоке своей предыдущей гипотезы, я был скорее склонен дуть на воду и остерегался преждевременно радоваться, — но всё же был доволен, что нашел удовлетворительное истолкование хотя бы одному эпизоду из цепи бессмысленных и абсурдных происшествий. Антон же, всё это выслушавший, был как-то не вполне убежден в логичности моих предположений о наличии в психике преступника пережитков прошлых эпох и веры в сверхъестественное, но возразить мне по существу не мог и вынужден был согласиться, что такое не исключено.