Пророчица

Главное, что выделяло Жигуновых — их зажиточность, совсем не характерная для проживающих в нашей квартире. О богатстве, конечно, нет смысла говорить. Какое уж там богатство? Но тем не менее… На среднем тогдашнем фоне благосостояния это просто бросалось в глаза. На работу, правда, хозяин ходил в обычной, хотя и аккуратной и чистенькой телогреечке или — летом — в стандартном костюмчике рублей за шестьдесят, да и дома не блистал убранством — что-то такое простецкое и не запоминающееся: шаровары, кофтенка или застиранная рубашка, тапочки на босу ногу — то есть как все обитатели квартиры. Но когда они с женой одевались для «выхода в город» — в гости или изредка в кино — было на что посмотреть. Картинка радикально менялась. Вера Игнатьевна в роскошном пальто с чернобуркой, в пышной меховой шапке (не платочек, как она обычно в магазин ходила, и даже не шаль — тогда еще многие ее носили), золотые серьги и — окончательный убойный штрих — на пальце левой руки старинный перстень: не с бриллиантом, конечно, но с крупным рубином — это уж точно. Сам в отличном кожаном пальто на меху, в пыжиковой шапке — обладание такой шапкой приравнивалось если не к ордену Ленина, то, по крайней мере, Трудового Красного знамени. Сейчас я даже засомневался, была ли жигуновская шапка, действительно, пыжиковой — но в любом случае шапка была внушительная, и наши жильцы именовали ее «пыжиковой» — сам-то я слабо в этом разбираюсь. Летом наряд, естественно, менялся, но также выглядел весьма впечатляюще — солидный, явно сшитый на заказ двубортный костюм, поверх него легкий летний плащ — «пыльник», как тогда говорили — и в довершение эффекта: шляпа, совершенно не сочетающаяся с его привычным домашним обликом. Ответственный работник с супругой — никак не менее. Единственное отличие в отсутствии галстука — его я на Жигунове никогда не видел. Главный эффект был построен на контрасте: вы думаете, мы как все — мужик в телогрейке, невзрачная тетка в стареньком пальтишке и в платочке, ан нет — мы себе цену знаем и можем многое себе позволить. Себя с нами не равняйте.

Не знаю, чем и как они питались. Хозяйка довольно много крутилась на нашей общей кухне, но, по-моему, никакими особенными разносолами они себя не баловали. Было бы побольше, пожирнее, понаваристее. На еде, вероятно, не экономили чересчур, однако и не пыжились как с одеждой. К водке — главному соблазну необразованного советского человека, не знающего чем занять свободное время — Жигунов, похоже, особой склонности не имел. Выпивать, разумеется, иногда выпивал, но пьяным я его ни разу не видел и разговоров о такой его слабости не слышал. Впрочем мне казалось, что в такого хоть ведро залей — слишком заметно это не будет.

Хотя наиболее эффектным был воскресный наряд соседей — так сказать, витрина их семейного благосостояния и процветания, но самым убедительным признаком зажиточности их семейства была обстановка занимаемого ими жилья. Большая их комната — первая как заходишь — была заставлена добротной массивной мебелью: помню большой старый, но вовсе не продавленный кожаный диван с высокой спинкой, отличный полированный сервант — он и тогда мне понравился — сквозь застекленные дверцы которого видны были стопки тарелок, чашки, возможно, даже трофейного мейсенского фарфора (после войны его много ходило по стране — чуть не в каждой комиссионке продавался), рюмки, какая-то еще посуда, посредине комнаты круглый стол, накрытый бархатной скатертью «с тистями» (почему-то в простонародном произношении это звучало именно так), вокруг стулья с мягкими сиденьями — конечно, не гарнитур генеральши Поповой, но и такие встречались в обычных тогдашних квартирах относительно редко, — в углу у окна фикус в человеческий рост, на подоконниках цветы (была и поносимая в то время публицистами герань), шторки, занавесочки, салфеточки… Полная картина мещанского уюта и бездуховной сытой жизни — как мне тогда казалось (я — стандартный советский гражданин, и вкусы мои эволюционировали вместе со всем обществом) — канарейки только не хватало. Но семь слоников на серванте все же стояли, как я припоминаю. Хотя, может быть, я это уже сейчас домыслил.

В другой их комнате — спальне (она была поменьше, с одним окном) — я не был, но сквозь открывавшуюся дверь, соединяющую комнаты, видна была кровать с медными шарами и с высокой горкой подушек и — как это не удивительно — изящный трельяж. Очень уж он не вязался с простецким обликом Веры Игнатьевны. Чтобы не забыть, сообщу здесь ее дополнительную кличку, придуманную лично мною: «Пульхерия». Антон, с которым я поделился своим изобретением, шутку оценил и похихикал, но на широкое распространение кличка эта рассчитывать не могла, поскольку предполагать, что прочие наши сожители прочтут «Старосветских помещиков», не было никаких оснований.