Пророк

Сидел у окна или лежал на кровати в своей холодной, хоть и прокуренной комнате. Уже и проветривать холодно, и табачный дым медленно ходит, плавает вкруг абажура.

Все больше надо одеял, и ночью, и днем. Скоро вместе с дымом он будет выдыхать и пар.

Выходил на улицу он теперь редко. Только в нечастые просветы или когда моросило, и недалеко от дома — неохота было холодно мокнуть. У него и зонтика не было.

* * *

Он вошел в свою квартиру, сразу же напустив в нее электрического света, распугав домовых и чертей, если они успели тут поселиться. Стал на пороге; лязгая и брякая ключевой связкой, извлек ключ, захлопнул дверь.

Дверной удар подвел черту.

Весь уже домашний, побрел, лениво таща ноги, в кухню.

Было тепло. Начали топить. Он с удовольствием стащил с себя свитер. Поставил гудеть электрочайник.

И сел, положив руки на стол, свесив, по обыкновению голову.

Посидев так-то минуту-другую, случайно повернул голову и увидел посудную свалку в раковине, да и рядом пару немытых, засохших тарелок. Не дождавшись чайника, подошел к раковине, засучив рукава.

Он мыл, и лязгал, и гремел, и брызгал. Выдавливал жидкого зеленого мыла себе в горсть. И мыл дальше. Вода хлестала, трубя и брызжа, из крана.

Расставил вымытое. Рассовал тарелки, ложки, кастрюли по разным местам. Приблизительно понял, где что у него лежит или стоит. Сделать это маленькое открытие было приятно.

Электрочайник за это время успел отключиться, он снова включил его, и ждать пришлось совсем недолго. Налил кипяток, бросил туда пакетик. И вдруг захотелось ему маминого варенья. Почему-то вспомнилось мамино варенье, хотя столько лет он клал и в чай, и в кофе сахар, просто сахар, сладкий и больше никакой. Варенья не было. Но почему-то он обрадовался. Улыбнулся и стал размешивать.

Ну и, конечно, ванна. Заждались они друг друга.

Он сел в ванну, когда она наполнилась совсем немного, — уж очень не хотелось ее ждать. Вплюснулся в ее дно, стремясь, чтобы ему досталось больше воды.

Ванна наполнялась.

Он долго тер себя мочалкой по всем направлениям. И, по своему обыкновению, намыленный, вспененный, мычал себе под нос обрывки песен, которые знал. Много их было. И про индейца Айру Хейса. И про Большую Реку. Ну и, конечно, две строчки из той песни, которую пел когда-то дядя Валя:

И в дорогу далэку
Ты мене на зори провожала…