— Сегодня она спрашивала меня о Мэри, — сказала Бет. Она лежала в постели с романом Пэта Конроя в руках и с включенным телевизором. Это было у них предметом для споров, постоянных, но благодушных. «Нельзя смотреть телевизор и одновременно читать, — говорил Кент. — Это просто невозможно. Выбери что-то одно». — «Забавно, — отвечала она. — Время от времени я делаю кое-что другое с включенным телевизором, но ты никогда не жаловался». Разумеется, победа оставалась за ней.
Он сел на кровать рядом с Бет.
— Что она говорила?
— Какие-то дети рассказали ей, что Мэри убили. Она хотела знать, правда ли это. Потом сказала, что слышала, что об этом писали газеты. Хочет их прочесть.
Голос у Бет был усталым, и Кент погладил ее ногу — этот жест означал сочувствие и просьбу о прощении. Разговор с дочерью на данную тему был неизбежен, как для Бет, так и для него самого, но отдуваться пришлось ей, потому что его не было дома. Пока он требовал сосредоточенного внимания к видеозаписям игр подростков, Бет должна была приготовить ужин двум детям, а потом беседовать с одним из них об убийстве. Бывало, его профессия казалась ему почти глупой, а все заявления вроде: «Мы формируем характер, это больше чем игра, на поле мальчишки получают жизненные уроки» — выглядели нелепостью.
— Как она это восприняла? — спросил Кент, зная, что нет нужды спрашивать, что Бет рассказала дочери. Он знал, что не было ни уклончивости, ни лишних деталей — только правда.
— Она хотела знать, почему ты не говоришь о Мэри. Почему не рассказал ей раньше. Похоже, она немного обижена.
— Вполне справедливо.
— Я сказала, что тебе больно говорить об этом, что сестра — все равно что дочь и поэтому говорить с ней об этом еще больнее.
Кент почувствовал, как его горло сжимают спазмы, отвел взгляд и стал смотреть в темное окно, в котором виднелись голые ветви деревьев, освещенные отраженным светом из комнаты. Вздохнув, лег рядом с женой, откинул голову на подушку и посмотрел в глаза Бет. В них он мог найти утешение — всегда искал его, много лет, и всегда находил.
— Мне жаль, — сказал он.
— Может, и лучше, что это пришлось сделать мне.
— Эндрю слышал?
— Нет.
— Она захочет поговорить со мной? Или мне самому вызваться?
— Тебе придется с ней поговорить. Не знаю, когда именно, но она заинтересовалась. Удивилась, что ничего не знает. Считает, что она уже достаточно взрослая и зрелая и от нее не нужно ничего скрывать. Я просто сказала, что тебя это расстраивает, а ты очень хорошо умеешь скрывать все, что тебе неприятно.
С этими словами Бет протянула руку и сжала его левое колено, поврежденное. Кент посмотрел на ее тонкие пальцы, разминающие шрам под коленной чашечкой.
— Я поговорю с ней, — сказал он. — Она думает, что это нечестно, — и, наверное, права. Лайза заслуживает того, чтобы знать о своей семье больше, чем одноклассники. Я этого никогда не хотел.
— Она задала еще один вопрос, который я должна передать тебе.
— Какой?
— Она хочет знать, связано ли это с тем, почему мы не любим дядю Адама.
Кент оторвал взгляд от ее руки и посмотрел ей в глаза.
— Что?
Бет кивнула.
— Именно так она его и сформулировала. Мы его не любим. Просто как данность. Семейное правило. Мы не любим «Питтсбург стилерз»[4]. Мы не любим дядю Адама. Обычное дело.
Он провел ладонью по лицу, потер лоб.
— Ладно. Я с ней поговорю.
— Хорошо, — сказала Бет. — А как насчет Адама?
— Что?
— Ты поговоришь с ним еще раз?
— Нет.
— Я серьезно.
— Я сказал ему все, что мог. Ты удивлена? Мы с ним не слишком много разговариваем, Бет.
— Знаю, Кент. Знаю. И все же… — Она покачала головой. — Просто не могу поверить, что ни один из вас не позвонил другому.
— И что нужно было сказать?
— Понятия не имею. Девушка убита, к вам обоим приезжала полиция, вы оба ее знали, и весь город связывает ее с вашей сестрой. Ты прав, Кент. Говорить не о чем.
Она отпустила его колено, отвернулась и снова взяла книгу. Кент расстроенно посмотрел на нее.
— Я пытаюсь найти новую цель и двигаться дальше, Бет. Пытаюсь помочь своей команде сделать то же самое. Но Адам не способен на это. Он все время ходит кругами. Я не должен попасть в эту ловушку. Не должен.
19
Адам надеялся, что Родни Бова живет не один. Что к вечеру к нему домой придет кто-то еще, тот, кто летом досрочно освободился из Мэнсфилда.
Но все оказалось не так просто.
Вечер вторника Бова провел в одиночестве — а также всю среду и четверг. Он ехал на работу, оставлял машину в гараже больницы, отрабатывал свои восемь часов, затем возвращался домой и включал телевизор. Спокойный и ничего не подозревающий.
Впустую тратил время Адама.