Пророк

Кент не разрешил врачам заняться его коленом. Поблагодарил, сказал, что запишется на прием, и больше не появлялся. Вышел на поле осенью, добился места в стартовом составе, и команда успела одержать четыре победы в первых пяти матчах, прежде чем он начал хромать. Тренеры рекомендовали сделать МРТ. Выяснилось, что хрящ поврежден еще больше и его нужно удалять полностью, а передняя крестообразная связка начала изнашиваться из-за чрезмерной нагрузки, вызванной ослаблением связки на внутренней стороне колена. Его подбадривали, кололи ему кортизон, и в третьей четверти финальной игры сезона Кент порвал обе связки. Пропустил год, восстанавливаясь после операции, но его место уже занял парень с цепкими руками — и больше не уступил. Кент закончил свою карьеру у боковой линии с блокнотом в руке, подтверждая то, что он всегда знал и почему не стал тратить время на своевременное лечение, — тебе в затылок всегда дышит кто-то, кто лучше тебя.

После колледжа он вернулся домой. Уолтер Уорд держал для него место, но предполагалось, что это будет временная работа, потому что Кент покончил с футболом и твердо решил, что отдаст игре только несколько месяцев, пока будет размышлять, чему посвятить себя в будущем.

Потом он познакомился с Бет. А если точнее, возобновил знакомство. Они учились в одной школе, но дочь Уолтера Уорда была на три года младше, и у всех хватало ума не заглядываться на юную дочь тренера. Когда Кент стал помощником тренера, Бет училась в колледже, и Уолтер Уорд одобрил их союз, но при одном условии — Кенту нужно притащить свою задницу в церковь. Вот и весь разговор.

Церковь и Бет заполняли бреши, которые не мог заполнить футбол. По мере того как распадалась его семья — сначала смерть отца, потом медленное и печальное, пропитанное алкоголем угасание матери и неспособность… нет, отказ Адама перешагнуть через смерть Мэри, — эти новые опоры поддерживали Кента. Острая боль сменилась приглушенным, вполне терпимым страданием, вспышки гнева превратились в приливы печали, и он впервые за все время смог мыслями вернуться к потере сестры, а не бежать от нее. А потом наконец двигаться дальше, помня об утрате, но уже не под ее влиянием.

Идея прийти в тюрьму принадлежала Уолтеру Уорду. Именно он был рядом с Кентом в той первой поездке, когда тот не смог войти внутрь. Но они вернулись. И возвращались снова и снова, а через несколько лет Кент сидел напротив Гидеона Пирса и молился за него, а тот смеялся ему в лицо.

И у него оставался футбол. Цель, которую он поставил перед собой в двадцать лет, — найти жизненный путь, не требующий футбола в качестве кислорода, — так и не была достигнута. Кент верил, настаивал, что бо́льшую часть времени это удается, что, преуменьшая значение игры, он превратил ее из патологической жажды победы в нечто по-настоящему здоровое, и единственный результат, который для него важен, его единственная награда — мальчишки, возвращавшиеся каждый год с учеными степенями, хорошей работой, замечательными семьями или просто добрыми словами.

Разогревшись, он прибавил шагу и попытался убедить себя, что жаждет победы не так сильно, как ему кажется, попытался сказать себе, что победа ничего не докажет. Победа или поражение ничего не изменят. У футбольной команды Чамберса был хороший год, а он отправляет мальчиков в большой мир лучше подготовленными для того, чтобы стать хорошими людьми.

Новые победы не имеют значения.

Но как же он их хотел…

«Трофей не изменит меня», — часто повторял Кент. Легко говорить, что тебя не изменит то, чего у тебя нет.

* * *

Трибуны были переполнены, и Адам с Челси, приехавшие поздно, не имели шансов найти удобное место с хорошим обзором. Но Адам не любил толпу, и поэтому они просто стояли у ограждения позади зачетной зоны. Если Челси и не нравилось стоять, она ничего не сказала. Случайные посетители матчей любили сидеть ближе к центру поля и как можно выше — цены билетов на матчи профессионалов увеличивались каждые десять ярдов между зачетной зоной и пятидесятиярдовой отметкой, где места считались самыми лучшими. По мнению Адама, разница между зрителем, который просто получал удовольствие от футбола, и тем, кто досконально знал игру, заключалась в том, что специалисту хотелось наблюдать за матчем с того места, которое позволяет следить за действием. Если игра развивается вертикально, зачем занимать позицию, которая всегда располагается под прямым углом к действию? Это неудобно. Адам играл на месте среднего лайнбекера и хотел видеть игру так, как привык видеть сам, когда выходил на поле, — лицом к линии нападения и квотербеку, пытаясь уловить его сигналы и определить схему игры.