Пророк

— Характерами не сходимся.

— Было что-то конкретное? Что-то связанное с Гидеоном Пирсом?

От звука этого имени Кент вздрогнул. Всегда вздрагивал — и всегда будет.

— Гидеон Пирс мертв.

— Знаю.

— Тогда почему вы спрашиваете?

— Кто-то прислал вам футбольную карточку, идентичную той, что нашли у него после убийства вашей сестры. Вот поэтому.

— Ладно. Хорошо. Да, это имеет отношение к Пирсу. Я поехал к нему в тюрьму, через много лет после того, как его посадили. Мой брат это не одобрял. Пришел ко мне домой, чтобы об этом сказать, и… мы сильно повздорили.

Шрам на губе Кента — тонкая белая линия с левой стороны, хорошо заметная, когда он улыбался — свидетельствовала о том, насколько сильно. Понадобилось девять стежков, чтобы зашить губу. Бет до сих пор со страхом вспоминала тот случай. Он мог тебя убить, Кент. Я думала, он тебя убьет.

— Значит, Сайпс мог знать обо всем — о футбольной карточке, об отношении вашего брата к вашему визиту к Пирсу? Вы говорили об этом, когда приезжали в тюрьму?

— Да. Описывал, как Пирс насмехался надо мной.

В памяти Кента навсегда отпечатался этот сукин сын, его щербатая улыбка. «Я прощаю вас, — сказал ему Кент. — Я хочу, чтобы вы поняли, что отняли у меня и у многих других. Но сначала я хочу, чтобы вы поняли, что я прощаю вас. И еще я хотел бы прочесть молитву».

В этот момент Пирс засмеялся, и Кент вспомнил это странное чувство, что он теряет контроль и отдается на волю необузданной ярости; вспомнил, как он опустил голову и начал молиться, и ждал, пока опять заработают тормоза, — а Пирс все смеялся, испытывая искреннее удовольствие.

— Тренер? — окликнул его Роберт Дин. — Мистер Остин?

Кент поднял голову — оказывается, он бессознательно опустил ее — и кивнул.

— Да. Я в порядке.

24

На улице перед домом стояли четыре полицейские машины, три патрульные и одна машина следователей без опознавательных знаков. На тротуаре, опустившись на одно колено, замер фотограф. На нем не было полицейской формы, и он держался на расстоянии от копов. Репортер. Когда Адам вышел из «Джипа» и направился к парадной двери, один из полицейских окликнул его, а фотограф ослепил вспышкой, но Адам проигнорировал обоих и вошел в дом. Там его ждал Стэн Солтер с ордером на обыск в руке.

— Мы пытались сначала связаться с вами. Нам нужно поговорить.

— Поговорить? Вы в моем доме.

— На законных основаниях и по веской причине. Давайте поговорим о причине.

— Считаете меня подозреваемым? — спросил Адам. — Вы в своем уме?

— Я не сказал, что подозреваю вас. Я сказал, что есть веская причина для обыска. Поговорил бы с вами раньше, если б вы ответили на звонок. Нам нужно…

Через кухню в гостиную шли двое полицейских, и Адам наблюдал за ними, но, когда звуки донеслись сверху, он перестал слышать, что ему говорит Солтер, и кровь снова застучала в висках.

— Что они там делают?

— Свою работу. Давайте выйдем и поговорим. Или, если хотите, можете проследить за ними, а потом поговорим. Я не запрещаю вам смотреть. Но в любом случае мы хотим больше сотрудничества, чем видели до сих пор.

Адам бросился наверх. Стэн шагнул ему наперерез, пытаясь остановить, но Адам с легкостью отшвырнул его. Он видел, что дверь открыта. Дверь в комнату Мэри. Он слышал голос Солтера, но не понимал слов; слова тонули в сгущавшемся тумане, где четко проступала только открытая дверь в комнату Мэри. СТУЧАТЬ ОБЯЗАТЕЛЬНО, БЕЗ РАЗРЕШЕНИЯ НЕ ВХОДИТЬ!

Поднявшись наверх, он повернулся и увидел их там, двоих — один фотографировал, другой стоял на коленях рядом с шкафом Мэри. У него были белокурые волосы, а его руки в перчатках вытаскивали вещи из шкафа и складывали на полу. Теперь он держал стопку магнитофонных кассет. Сверху была ее любимая, выпущенная в то лето, ее последнее лето, которую они слушали все вместе, Адам, Мэри и Кент, — «Лихорадка полнолуния» Тома Петти. Она любила этот диск. «Свободное падение», «Любовь — это длинный путь», «Я не отступлю». Последнюю песню они слушали в раздевалке с начала и до конца того чемпионского сезона. Ты можешь подвести меня к вратам ада, но я не отступлю.

Но больше всего Мэри любила «Свободное падение». У нее был неплохой голос, но она стеснялась петь на людях, и Адам с Кентом все время пытались застать ее за пением, и тогда она краснела и умолкала. А что такого? Это классная песня!

Теперь, двадцать два года спустя, Адам смотрел, как белобрысый детектив вытягивает магнитную ленту, проверяя кассеты, как будто они имели какое-то отношение к его расследованию.

— Положи на место, — сказал Адам. Солтер догнал его и стоял в дверях, и его пальцы крепко сжимали локоть Адама. Но тот не обратил на него внимания. Белобрысый детектив поднял голову и посмотрел на них.

— Мы просто выполняем постановление об обыске, сэр. Лейтенант Солтер может все объяснить. Ничего…

— Положи на место, твою мать, — повторил Адам и вошел в комнату, потащив Солтера за собой, и, хотя его голос был тихим, а шаги — медленными, детектив вскочил.

— Лейтенант? — напряженным голосом произнес он.