Пророк

Из задумчивости пришлось возвращаться домой. Начался крутой спуск, мы шли очень аккуратно. Жерард пропустил нас с Торми вперёд, а сам подобрался к Джурии. Она брела, низко склонив голову, пошатывалась и шаркала ногами, поднимая столбы пыли. Споткнулась об камень и едва не полетела вниз. Мы с Торми испуганно ахнули. Жерард подхватил её в последний момент.

Она была тяжёлая и ширококостная, хотя и худая, как мы. Жерард волок её на себе до самого подножия, где усадил на песок и привалился к скале, закрыв глаза и с натугой глотая ртом воздух.

Солнце ускользало за кромку барханов, пламенел в закате песок, обдавая колким ветром. Тишина заворачивалась вокруг душным коконом.

Я подошла к Джурии: напоить водой, проверить самочувствие. И отшатнулась. Она смотрела в никуда, чёрный зрачок затопил всю радужку, растрескавшиеся губы дрожали. Она подскочила и понеслась по глубокому песку вокруг скалы — усталости как не бывало. Сандалии разлетелись в разные стороны. Ноги вязли по щиколотку, колючки и камни ранили ступни, оставались кровавые следы. Джурия упала на колени, расставила в стороны руки и залилась иступленным смехом:

— Я слышу её!

Жерард открыл глаза и уставился на неё.

— Всеблагую мать Калтащ! Она повсюду! В каждом камне, в каждой песчинке, в каждой колючке. Разве вы не слышите её песнь?!

Мы с Торми переглянулись. Столько энергии и эмоций у нашей обычно сухой и сдержанной подруги! Да её никогда ничего, кроме цифр и порядка, не интересовало.

— Как же она прекрасна! Она баюкает деревья на ветру, щебечет голосами птиц, крадётся лесным зверем, жужжит букашкой. Она повсюду, в вас и во мне! Почему я раньше этого не видела?!

Джурия закрутилась на месте волчком. Жерард сделал к ней шаг, другой, а потом сорвался на бег.

— Она любит всех. Она хочет всех обнять, обогреть и пожалеть. Всех: и праведных, и заблудших. Она плачет кровавыми слезами деревьев, когда её любимые чада убивают друг друга. Она плачет, когда мы глухи к её предупреждениям. А погибель уже на пороге, но мы не чувствуем её смрадного дыхания так, как чувствует она!

Джурия замерла, запрокинув голову. Глаза закатились. Она с хрипом завалилась на спину, с краёв губ потекла пена, тело тряслось от судорог. Жерард подхватил её прежде, чем она разбила бы голову о камень.

За нами уже катила телега. Возница помог уложить Джурию на устеленное соломой и покрытое мешковиной днище. Жерард устроился рядом, массировал её виски и делал пассы ладонями. Красная целительская аура густела и живительным потоком вливалась в Джурию, облегчая её муки.

Мы с Торми уселись на козлах рядом с возницей. Лошади побежали плавной рысцой, телега увёртывалась от ухабов и камней, чтобы нас поменьше трясло. Джурия затихла и обмякла. Жерард напоил её водой из фляги, смочил тряпку и обтёр лицо.

— Ты молодец. Ты справилась. Даже лучше, чем я думал, — бормотал он.

Она не отвечала: то ли устала, то ли уснула, то ли и вовсе лишилась чувств.

— Нам ведь не придётся тоже, ну как ей?.. — зашептала Торми. — Это страшно.

— Не думаю. Мне в прошлый раз плохо не было, — неуверенно повела плечами я.

Плохо было не телесно — душу будто когтями исполосовали, правда, сейчас я бы с радостью пережила всё снова, лишь бы услышать Безликого, узнать, что мы на правильном пути. Брат мой, Ветер, подай хоть какой-то знак! Но тот лишь молча перебирал мои волосы.

Торми вздохнула:

— Сбежать бы из этого дурятника.

Жерард укутал Джурию в плащ, и нам тоже передал по одному. Пустыня-не пустыня, а ночной холод и здесь зимой пронимал.

Джурия выздоравливала почти так же долго, как и я после казни. Она плохо помнила, что произошло накануне: ни своих слов, ни ощущений описать не могла. Жерард неусыпно ухаживал за ней. Наши занятия отложили, освободив много времени.

Глава 23. Единоверческий проповедник

Я прогуливалась вдоль разбитой набережной Нижнего в одиночестве. Увядающее запустение навевало таинственные мысли о бренности бытия. Серые и удушливые тучи сливались с каменным крошевом, обшарпанными покосившимися стенами домов. Накрапывал мелкий дождь, ветер пробирался под плащ и продирал холодом. Галдели неприхотливые утки. Они свободны лететь куда глаза глядят, но всё же преданно дрейфуют по вонючим водам обмелевшей реки. Почему?

— Лайсве! — окликнул знакомый голос.

Сама не приду — всё равно разыщут!

Хлоя бежала ко мне из прохода между домов. Она превзошла саму себя: её накидка состояла из лент и лоскутов всех мыслимых и немыслимых оттенков. Волосы украшали огромные блестящие и в то же время щербатые заколки. Мочки оттягивали серёжки-гроздья, почерневшие, с выпавшими стекляшками. Однажды мне уже приходилось лечить её гниющие уши, но Хлоя упорно не желала слушать, что носить надо только чистое и своё.

И куда так принарядилась?

— Айда на новую забаву! — Хлоя схватила меня за руку и потянула за собой.

Мы почти бежали. Воодушевление окатывало волной. Что за забава могла так раззадорить эту пресыщенную девчонку?

— Скорее, будет обалдеть — обещаю! — подгоняла она.

Надо же, и вправду обо мне думала, а не о собственных играх?