Пророк

Разлетались брызги из луж, пачкая полы одежды. Башмаки промокали, вода просачивалась сквозь подошву, пальцы стыли. Мы неслись косыми переулками, узкими тёмными улицами. Я узнавала мёртвые остовы домов даже сквозь пелену дождя. За широким арочным проходом скрывалась площадь с разбитым фонтаном. Тут снова собралась толпа. Пахло мокрыми камнями и одеждой. Люди кутались в плащи, с нетерпением глядя в центр площади. Мы протиснулись вперёд: я — извиняясь перед всеми, Хлоя — внаглую расталкивая их локтями.

Свозь стук капель пробивалась музыка, едва слышная, но затмевающая все остальные звуки. Я ещё не видела фонтан глазами, но перед внутренним взором рисовалась уже вязь каменной лозы, вспыхивала бледно-голубыми огнями, цветы камнеломки источали дурманный аромат, похожий на запах ландышей. Мостовая пульсировала, словно площадь дышала, напитываясь то ли дождём, то ли судорожным дыханием мёрзнущих людей, то ли голосом того, кто вещал с высокого бортика.

Наваждение пропало, как только я увидела его. Худощавый мужчина, даже хрупкий, с мягкими мелкими чертами. Выдубленное лицо, морщины в уголках рта и на лбу. Тёплые глаза цвета гречишного мёда смотрели не по-детски серьёзно, но курчавые каштановые волосы всё равно заставляли его выглядеть мальчишкой. Грубый серый балахон, подпоясанный верёвкой, висел мешком. На шее болтался амулет, сплетённый из ивовых веток: круг с четырёхконечной звездой внутри. Память подкинула почти истлевший образ: перекошенное яростью лицо единоверца Лирия, блеснувшее в закатных лучах лезвие и кровь Айки на моих ладонях.

Паника сдавила грудь. Я схватила Хлою за руку, попятилась и наткнулась спиной на кого-то из толпы. В ухо неразборчиво выругались и толкнули обратно. Шум привлёк внимание единоверца. Дружелюбный взгляд подбодрил. Не чувствовалось в нём злобы или враждебности, даже страха не было. Я замерла, с настороженностью ожидая, что будет дальше.

— Начнём, пожалуй, — единоверец хлопнул в ладоши. — Кто хотел, уже пришёл. Кто опоздал — подтянется позже и переспросит у остальных, да?

Толпа невнятно замычала. Единоверец продолжил:

— Как некоторые уже знают, моё имя Ферранте Диаз. Я пришёл из далёкого знойного края, что мы зовём Священной империей. Я несу в вашу обитель немного надежды и света, — чёткая дикция, хорошо поставленный голос, умение играть интонацией и выделять нужные слова — единоверец явно подкован в ораторском искусстве. Толпа замолчала, вслушиваясь, какую истину он собирался открыть. — Ни для кого не секрет, что нам было явлено чудо. Наш унылый быт озарила истина: бог есть! Он любит и заботится о нас, как отец заботится о своих чадах, пускай даже заплутавших и отбившихся от дома. Он протягивает к нам руки и говорит: впустите меня в ваши сердца, и я покажу вам новый дивный мир, где каждый больной и обездоленный будет утешен. Каждый получит счастье, доброту и милосердие, потому что этого достоин. Каждый достоин шанса на исправление, понимание и прощение. Всё, что для этого нужно — отринуть ложное и суетное, открыть уши и глаза, услышать и узреть истинный свет, без страха и сомнений устремиться за ним. Любовь — и есть тот свет. Любите себя, любите близких, а чужих любите ещё больше! Если сосед попросит у вас денег, отдайте ему деньги, снимите последнюю рубаху и отдайте ему. Ибо блажен тот, кто отдаёт бескорыстно.

Он прикрыл глаза от нахлынувшего вдохновения и заговорил ещё горячее:

— Не просите ничего — отдавайте, живите малым. Он накормит вас пролившимися с неба хлебами, он оденет вас в одежды из листьев, он обогреет и приютит вас в ненастье.

Дождь усилился, ухал ветер в выбитых окнах, заставляя дома стонать по-человечьи. Люди зябко кутались в плащи и накидки, но уходить не собирались. Единоверец хорошо держал их внимание.

— Я пришёл к вам босой, — он показал свои стёртые, покрытые жёсткими мозолями ступни. Народ ахнул. — В одном этом балахоне, — взгляды нацелились на его перелатанную одежду. — Чтобы показать вам свет и повести за собой в благостный край.

— Ну так да, — выкрикнул из толпы кто-то нетерпеливый. — Где оно всё? Счастье и хлеба с неба? Нельзя ли покороче!

Единоверец одарил его открытой улыбкой:

— Это будет не сейчас. Для этого мы должны поверить и отворить свои сердца для любви. Возвести белые чертоги небесного царства и вырастить сады благоуханных деревьев. Подумайте над моими словами и приходите сюда через неделю. Я расскажу вам, что надо делать.

Голос упал до вкрадчивого шёпота и затух в полной тишине. Но она продлилась недолго.

— А милостыня где? — послышался женский голос с противоположной стороны толпы. — В прошлый раз милостыню давали!

— Где хоть что-нибудь? Цацки, шмотки, жратва? — выкрикнул мужчина за моей спиной.

— Мои карманы пусты, а за душой нет ни ломаной медьки, но я могу дать вам гораздо больше, — спокойно и уверенно отвечал единоверец.

Толпа подвинулась вперёд от любопытства. Единоверец распростёр руки к небу.

— Я вручаю вам всего себя. Я проведу вас по тернистому пути в благостный край. Я озарю вашу тьму светом моего пламенеющего от любви сердца!